Более ста лет назад молодой Максим Горький написал романтическую сказку о влюбленной девушке, не испугавшейся смерти.
Что ж, - сказала Смерть, - пусть будет чудо!
Разрешаю я тебе - живи!
Только я с тобою рядом буду,
Вечно буду около Любви!
Каким-то удивительным образом через много лет эти строки спроецировались на судьбе внучки Горького Марфы, когда она попала в семью Берия, став женой его сына.
Не люблю, хотя и приходится пользоваться, слово «красавица». Оно нивелирует личность, никак не характеризует ее и даже может иметь отрицательный результат: скажешь о женщине такое, подготовишь к восприятию, взглянет подготовленный и - ничего особенного.
Пословица «Не родись красивой, родись счастливой» тоже верна лишь в сочетании с пословицей «На вкус, на цвет товарища нет». И как тут не вспомнить еще одно выражение, уже чисто литературно-кинематографическое: «Красота - это страшная сила». Последнее вроде бы неприменимо к Марфе Пешковой: ее внешность законченно-утонченная, мягкая, изящная, вызывающая скорее эстетические, чем плотские, эмоции. Она в молодости была не столько предметом вожделений разгульных кремлевских сынков типа Василия Сталина, сколько предметом их воздыханий: «Девушка моей мечты!» Но именно ее красота привлекла внимание воспитанного в строгости сына Берия.
Когда мы с Марфой Максимовной пытались разобраться в том, почему ее дружба со Светланой Сталиной дала трещину, едва в их девичьей жизни начались мальчики и влюбленности, я предположила:
Потому что вы были красавицей, а она - нет?
У Светланы были очень красивые, вьющиеся, червонного золота волосы и большие зеленые глаза. А я никогда себя не считала красавицей, - возразила Марфа.
Рожденная в Италии, воспитанная под сенью могучей фигуры Максима Горького, с детства окруженная няньками и гувернантками, а также друзьями отца и деда, Марфа могла бы всю жизнь прожить в Сорренто, Неаполе, Милане или Риме, стать женой какого-нибудь графа или герцога и являться в Россию гостьей в седых букольках и глубоких морщинах, вызванных не жизнью под вулканами, а злоупотреблениями косметикой, посещать в Москве или Нижнем Новгороде все убывающие торжества в честь дедушки Алексея Максимовича и рассказывать нам, жалким, претенциозным провинциалам Европы, как нынче дорога итальянская жизнь.
Вместо этого живет в России мать троих взрослых детей, стройная женщина без возраста и без особых морщин, с лицом скорее усталым, чем пожилым, а усталость придает женским лицам обаяние таинственности. Что же касается ее судьбы, то вернее самой Марфы Максимовны о ней никто ничего не расскажет.
«Когда мы вернулись в Россию, я попала в 25-ю образцовую привилегированную школу, где учились многие дети кремлевских руководителей. В Италии мне очень понравилась школа, в которую я должна была поступить, я болтала по-итальянски, там было весело, свободно, на перемене бегали, прыгали, играли, смеялись.
Московскую школу я невзлюбила - дети ходят по струнке, женщины-учительницы снуют, подслушивают, кто что говорит. Есть в классе мальчик-наушник.
Учились там также иностранцы - дети Поля Робсона, дети руководителей иностранных компартий, под чужими именами.
Помню, приехали в школу двое иностранцев, их должна была встречать отличница Светлана Молотова. Остальных детей выстроили на лестнице. Гости поднимались - Светлана спускалась, наряженная, как принцесса, и куда-то повела их. Все это казалось странным, неестественным.
В Москве я сразу заболела скарлатиной - пропустила год. А дома было хорошо - мы с сестрой Дарьей росли свободно, весело, играли в индейцев, казаков-разбойников, лазали по деревьям. На даче всегда собирались люди - гости дедушки со своими детьми. У нас была замечательная воспитательница, немка Магда, - она ничего нам не запрещала«.
Переезд из одной жизни в другую - дело тонкое и трудное. Считается, что детям он дается легче, чем взрослым, но кто когда интересовался состоянием детей в новых условиях, кроме их родителей, которые тоже в это время страдали от множества несоответствий. А ведь Марфа Пешкова попала из своего итальянского Сада Детства не в детский сад, а в кремлевский Сад Детства, но чутким сердцем поняла свою неорганичность главному отличию нового быта: его спецусловиям, его ненатуральности, его недетскости.
Судьба и время уводили Марфу все глубже в спецжизнь, можно сказать, в самый кратер кремлевского вулкана, так непохожего на Везувий, видный ей из окон горьковского дома в Иль-Сорито.
Говорит Марфа Максимовна:
Серго Берия я встретила у Светланы Сталиной на даче. Он тогда, казалось, не обратил на меня внимания. Общался только с ней. Потом в Москве мы иногда случайно встречались с ним, и оба смущались при виде друг друга. Как-то он с моими друзьями приехал к нам на дачу. С тех пор мы стали встречаться вдвоем. После школы Серго поступил учиться в Ленинградскую военную академию связи имени Буденного. Я ездила навестить его. Никогда не забуду тех дней: походы в Эрмитаж, поездки по окрестностям Ленинграда - все впервые! Я поступила учиться в архитектурный институт, потом испугалась математики и перешла в институт иностранных языков.
Мы с Серго переписывались. В переписку вмешался полковник Саркисов, сказал, зачем посылаете письма простой почтой, у нас прямая, быстрая связь. Я, дурочка, стала отдавать ему письма. Потом, когда мы с Серго уже были женаты, свекровь, Нина Теймуразовна, рассказывала, как она вместе с Лаврентием Павловичем распечатывала наши письма и оба бывали разочарованы, не имея возможности прочесть: мы с Серго, изучая английский, для практики решили писать друг другу по-английски. Когда она мне это рассказала, я как будто щелчок получила.
Перед нашей женитьбой началась суматоха. Светлана Сталина, узнав, что Серго собрался жениться на мне, прибежала к Нине Теймуразовне:
«У Марфы туберкулез! Она больной человек! Наследственная болезнь от деда!»
Никакого туберкулеза не было, просто я в детстве много болела.
Светлана явилась и к моей бабушке, Екатерине Павловне: «Что Марфа делает, она выходит за Серго!» - «Они любят друг друга», - говорит бабушка. «Она попадет в такую ужасную семью!»
А ведь Светлана дружила с Ниной Теймуразовной. Я тогда не понимала, зачем Светлана так поступает, она была уже замужем.
А теперь понимаете? - спрашиваю я.
Зачем же?
Марфа Максимовна молчит.
Может быть, Светлана продолжала любить Серго?
Думаю, да. Она никогда не говорила со мной о Серго, но одно время я думала, что она выйдет за него замуж. Нина Теймуразовна по просьбе Сталина опекала Светлану, принимала у себя на даче. Светлана приезжала к Нине Теймуразовне за советом, иногда они подолгу беседовали, и Светлана неизменно уезжала в приподнятом настроении. Нина Теймуразовна ее жалела, старалась сделать ей что-то приятное: послать первые цветы с юга, которые сама получала, или вышитую грузинскими мастерицами кофточку или платочек. Светлана очень любила ее, и долю материнской любви, которой ей так не хватало, она получала от Нины Теймуразовны.
Серго выгодно отличался от многих - умный, красивый, очень хорошо воспитанный: помогал надевать пальто, пропускал вперед, что в наше время нечасто встречалось. Мне казалось, что он похож на знаменитого киноактера Роберта Тейлора, которого все мы бегали смотреть в американских фильмах. Когда в семье Берия поняли, что мы с Серго готовы пожениться, Нина Теймуразовна стала приглашать меня к себе на дачу с ночевкой. Приглядывалась. Бывало, устраивались проверки: на улице подсылали машину с иностранцем, смотрели, как я на иностранцев реагирую.
Мама говорила мне: «Будь осторожней. Подумай, в какую семью ты идешь». Но мы с Серго любили друг друга. И надо сказать - все, кто с ним знакомился, попадали под его обаяние. Мои родные, друзья - все его очень любили.
Я слушаю Марфу Максимовну, и приходят в голову строки из сказки ее дедушки:
Любишь, так уж тут не до царей, -
Некогда беседовать с царями!
Иногда любовь горит скорей
Тонкой свечки в жарком Божьем храме.
Марфа Пешкова со своей любовью не в Божий храм вошла - в советское кремлевское царство.
Говорит Марфа Максимовна:
Я всматривалась в будущего свекра - у него был пронзительный взгляд, я сначала сникала под его взглядом - все его боялись, кроме моей бабушки, Екатерины Павловны. Когда мы с Серго были уже женаты, она приезжала к воротам бериевской дачи без всякого предупреждения, хотя полагалось заранее предупреждать комендатуру, выходила из машины, стучала в ворота, объявляла: «Откройте, я бабушка Марфы». Однажды явилась на дачу к Лаврентию Павловичу хлопотать за арестованных. Берия как раз был там, его предупредили о ее приезде, он спрятался и весь день просидел в своей комнате, ждал, чтобы ушла. Бабушка заступалась за всех. До тридцать седьмого года она имела пропуск во все тюрьмы. Кто-то сказал ей про любовницу Колчака Анну Тимиреву, сидевшую в тюрьме, бабушка выхлопотала ей свободу. Многих вызволила.
Поженившись, мы поселились в особняке вместе с родителями Серго.
Я привыкла к тому, что в нашем доме всегда было много народу: приходили на обед, на чай. Интересные люди, разговоры. То же было и у моей бабушки, Екатерины Павловны, в квартире на улице Чаплыгина периодически кто-то жил, люди останавливались у нее, приезжая в Москву на лечение. В воскресные дни с поезда к ее даче в Барвихе всегда шла толпа.
Ничего подобного не было в семье Берия.
Нина Теймуразовна удивлялась, почему я никогда не была в комсомоле: «Это большой минус в биографии».
Я объясняла свой пробел эвакуацией, тем, что в Ташкенте как-то не получилось вступить, пока была война. Тогда она крепко взялась за мое политическое воспитание.
Каждое утро, после отъезда Серго на работу, Нина Теймуразовна уводила меня на балкончик и заставляла зубрить историю партии. Я должна была знать ее назубок, с тем чтобы затем вступить в партию. Но я так и осталась беспартийной, хотя и благодарна свекрови за то, что она привила мне интерес к общественной жизни.
Наша жизнь с Серго в доме Берия всегда была под надзором. Сначала я терпела, но с годами все это стало раздражать. Я не чувствовала себя хозяйкой в этом доме и решила поднять вопрос. Посоветовалась с Серго. Он пошел к матери, сказав, что мы бы хотели жить как все, в отдельной квартире, и тогда Марфа почувствует себя хозяйкой.
Нина Теймуразовна искренне удивилась: «А что ей мешает здесь быть хозяйкой?»
Мне мешало все - весь стиль жизни. Ко мне никто не мог прийти без моего звонка в комендатуру, даже мать и сестра.
Свекровь вызвала меня: «Если ты еще раз поднимешь этот вопрос, повторения не будет. Учти, вы всегда будете рядом со мной, я не расстанусь с Серго, а ты и детей своих не увидишь, и уйдешь отсюда без них и без мужа».
Очень напугала мою маму: «Ваша дочь хочет уйти из нашего дома и забрать с собой моего сына. Учтите, если вы на нее не повлияете, то ни вы, ни она никогда не увидите детей».
Мама сказала мне: «Умоляю, больше ни слова об этом!»
И тут вдруг забеспокоилась Светлана Сталина, откуда-то узнав о моих намерениях. Она явилась к Нине Теймуразовне: «Почему вы не хотите, чтобы я вошла в дом? Детей мы разделим».
Серго сам рассказывал мне о ее приходе к свекрови, заметив, что «Светлана очень опасная женщина».
Чем опасная? - хочу я спросить Марфу Максимовну, но вспоминаю слова Сталина, начертанные на сказке Горького «Девушка и Смерть», - их в моей юности обязан был знать каждый школьник: «Эта штука сильнее, чем „Фауст“ Гете: любовь побеждает смерть». Всесильный вождь, желавший похвалить хорошее произведение, убил его, дав предпочтение непроверенному временем произведению перед абсолютной литературной величиной.
Любое слово Светланы, сказанное отцу, могло вызвать любую его реакцию, и тогда его ответные слова породили бы непредсказуемое действие для тех, на кого они были бы направлены.
Мы с Марфой Максимовной закуриваем. Она вспоминает, как Нина Теймуразовна впервые предложила ей покурить во время беременности, с тех пор она и пристрастилась. Я испытываю нетерпение и неловкость, подходя к неприятной теме пятьдесят третьего года, падения Берия и переворота в жизни моей героини. Но она, словно почувствовав мои переживания, сама говорит:
А теперь я расскажу конец этой истории.
Лето 1953 года. Мы - Серго, дети и Нина Теймуразовна - были на даче. Ночью приехали люди, подняли с постели, сказали: «Быстро соберите кое-что, мы вас отвезем на несколько дней в другое место…»
Все тот же старый большевистский, дзержинско-ежовско-бериевский почерк: ночью, без объяснений. Так уводили на расстрел семью Николая II в Ипатьевском доме, хотя с семьей Берия обошлись много мягче.
Марфа была беременна третьим ребенком.
Взволнованное семейство стало собирать, завязывая в узлы, постельное белье и детские вещи. Позднее Нина Теймуразовна вспоминала, как Марфа спросила ее: «А теннисную ракетку брать?»
- …Привезли нас на какую-то дачу - потом, как мне сказали, в ней жил Брежнев.
Дом был отключен от мира: все шнуры повыдернуты, телефоны болтаются. Тут мы поняли, что дело серьезное. Однако наутро как ни в чем не бывало нам принесли меню: «Заказывайте, что хотите».
Серго сказал: «Переворот».
Разрешили гулять по дорожкам вокруг дома. Обстановка была гнетущей - полная неизвестность. Ниночка побежала за бабочкой, ее вернули - нельзя. Младшая, Надя, ей было три года, запустила камнем в часового.
Когда солдаты менялись, мне казалось, что поведут на расстрел. Все время за территорией дачи играло радио. Особенно часто звучала любимая песня Берия «Голубка».
Серго говорил: «Все очень странно».
Мы терялись в догадках. Не помню, сколько дней мы провели на этой даче. Потом нас перебросили на другую - там было посвободней, за каждым кустом не стояли часовые. Однажды ночью забрали Серго. Утром появилась женщина, молчаливая, мрачная. Она сопровождала меня на прогулках. На вопросы, что с моим мужем, я, конечно, ответа не получала. Через день приехала машина, и меня с детьми и моими вещами отвезли на дачу к бабушке, в Барвиху. Нас ждали на крыльце. Ко мне кинулась плачущая мама. Бабушка стояла молча. Первый мой вопрос: что случилось? Они показали газету.
Началась новая жизнь. Ко мне на бабушкину дачу приезжали какие-то люди, спрашивали, не нужно ли чего. Когда родился маленький Серго, я попросила их передать мужу фотографию ребенка. Передали. Потом я добилась свидания с мужем в Бутырской тюрьме. Водил меня туда генерал Китаев. Я шла по тюремному коридору, навстречу вели человека и повернули его лицом к стене, чтобы я не увидела его. Кто это был?
Серго вывели ко мне. Брюки на нем веревочкой подвязаны, худой. О чем говорить при генерале? Только о детях, мол, все у них в порядке. Я слезы не проронила, генерал Китаев похвалил: «Сильный у вас характер».
Потом Серго с матерью пульмановским вагоном отправили в Свердловск. Было это осенью пятьдесят четвертого года, а в январе пятьдесят пятого поездом Москва-Пекин я поехала к нему. Мы встретились, обнялись. Удивительно, как малыш сразу потянулся к отцу. Я расплакалась.
В Свердловске Серго организовали работу по специальности. Жили мы сначала в центре города, в гостинице «Уральская». Ему поменяли фамилию и отчество. Денег было мало. Мы нечаянно разбили вазу в нашем гостиничном номере, пытались склеить, но каждый раз она разваливалась.
Серго сказал: «Брось, заплатим, когда деньги будут».
Нина Теймуразовна каким-то образом повлияла на наш развод, убедив меня, что Ниночка должна учиться в Москве, что у меня главными должны быть дети, а она тут за Серго присмотрит. И я ездила туда-сюда на каникулы, вместе с детьми. Девять лет, а это немалый срок, такая жизнь в конечном счете привела к разводу.
Решили остаться в хороших отношениях. Потом Семичастный перевел его в Киев. Предлагал Москву, но Серго сказал, что в Москве слишком много людей, которые его оклеветали.
Марфа Максимовна заканчивает рассказ о себе, сидя в большой комнате деревянного барвихинского дома, того самого, который купил в 1922 году ее дедушка Алексей Максимович Горький для ее бабушки Екатерины Павловны Пешковой. Они тоже когда-то разошлись, оставшись друзьями. То были другие времена, другие обстоятельства.
Я смотрю на неизменную красавицу Марфу и думаю о том, что стены этого дома, приютившие ее во дни бериевской трагедии и, может быть, спасшие, согревают и теперь. Марфа Максимовна сдала в наши новые времена московскую квартиру, живет на природе. Дети выросли, внуки растут, радуют. И мне кажется, что-то прекрасное еще впереди у этой интеллигентной русской женщины с невероятной судьбой: внучка Горького - невестка Берия.
«Песня о Буревестнике», написанная дедушкой Марфы, захлебнулась в крови, пущенной ее свекром и отцом ее подруги детства Светланы. Но при чем тут она?
Да при том, что сумела пройти сквозь мертвящую атмосферу времени и остаться живым человеком, той самой вечной девушкой, победившей смерть, которая подстерегала душу Марфы во всех проявлениях кремлевского быта, в лицах всех его представителей и представительниц.
P.S. Глава о Марфе Максимовне пострадала от современной журналистики еще до выхода в свет этой книги. Я виновата: уступила просьбам сотрудников нового журнала «Профиль» - дала им для нулевого номера главу, предупредив, что обо всех изменениях и сокращениях они должны договариваться со мной.
Молодые журналисты ничего не изменили и не сократили - они просто дали очерку свое название: «Марфа Берия: Светлана Сталина хотела отбить у меня мужа».
Достаточно вернуться к страницам этой главы, чтобы увидеть: ничего подобного нет в тексте.
Какой ужас! - немедленно позвонила мне Марфа Максимовна, как только журнал вышел. - Я никогда не меняла фамилию, никогда не была Марфой Берия, всегда оставалась Марфой Пешковой. Но главное - разве я говорила вам слова: «Светлана хотела отбить у меня мужа»? Этого не было. Все гораздо сложнее и тоньше.
После Марфы Максимовны позвонила мне Кира Павловна Аллилуева-Политковская.
Мой брат сказал, что вышел ваш очерк, где Марфа Пешкова «поливает» Светлану Сталину, говоря, что та хотела отбить Серго.
Пределов моему возмущению не было. Я послала опровергающее письмо в редакцию «Профиля». И задумалась: что хуже - старые тиски и запреты советской цензуры или новые беззакония бесцензурного времени? Сцилла или Харибда?
Теперь, когда я знаю новое зло, мне остается одно: пережить и его, тем более что сюжеты, которые я выбираю не из любопытства, а из желания понять, «что случилось на моем веку», своеобразно мстят мне своим вырождением - то в многочисленных пиратских изданиях книги «Кремлевские жены», то быстро испеченными, пока я не успела, книжками «Кремлевские дети», где авторы действуют или посредством ножниц и клея, или, следуя формуле: «Я Пастернака никогда не читал, но осуждаю», пишут: «Я пытался отыскать Татьяну Михайловну и не нашел», но тут же делает реальную Татьяну Михайловну вымышленной героиней рассказа. Люди не дают себе труда встретиться с героями, которые живут по соседству.
Но нет худа без добра: меня в сюжете с изувеченным названием очерка взволновала жгучая, заинтересованная реакция моих героинь, для кого сталинские времена не далекая история, а огромная часть еще текущей жизни. Как живо прошлое! Как неизгладимо оно! Как неоднозначна память о нем!
Светлана и Марфа - две подруги детства и юности, две лучшие кремлевские девочки - долгие годы жили на расстоянии трех с половиной часов лету из аэропорта Шереметьево-2 до аэропорта Хитроу. От Москвы до Лондона, если захотеть, рукой подать.
Я всегда хотела увидеться со Светланой и вместе вспомнить детство, - не раз говорила мне Марфа Максимовна…
Они были очень разными, Серго Берия и Марфа Пешкова, но в тоже время их роднило происхождение, воспитание и система, наложившая неизгладимый отпечаток на их жизни. Главной составляющей их брака были самые настоящие чувства, которые могли бы преодолеть любые испытания. Но не сложилось. Трое детей и совместные переживания не смогли сохранить их семью. Что же могло помешать им прожить вместе всю жизнь?
Связующая нить
Марфа Пешкова, внучка знаменитого советского писателя Максима Горького, сидела за одной партой со Светланой Сталиной, дочерью Иосифа Виссарионовича. Девочки много общались, бывали друг у друга дома, были лучшими подругами. Они были разными, но именно эта разность их и объединяла.
Марфа любила активный отдых, занималась спортом, каталась на велосипеде. Светлана, наоборот, предпочитала спокойные занятия, очень много читала. Они находили общие точки соприкосновения, всё время открывали друг другу что-то новое. Но позже чувства к одному юноше стали непреодолимой преградой между девочками.
Светлана Сталина познакомилась с сыном Лаврентия Берии Серго во время отдыха в Гаграх. И уже тогда почувствовала к нему симпатию. Она не приучена была делиться своими переживания даже с самыми близкими людьми, поэтому о чувствах её никто не догадывался.
Они учились классе в седьмом, когда на даче у Сталина Марфа впервые увидела Серго. Он был красив и обаятелен, отличался хорошими манерами и был галантен по отношению к девочкам, что делало его героем грёз не одной юной представительницы прекрасного пола.
Но тогда ещё сердце Марфы не дрогнуло. Она отметила красивого мальчика, но никаких чувств к нему не возникло. Всё случилось много позже, уже после окончания школы.
Новая семья
Марфа даже представить себе не могла, что Серго обратил на неё внимание. В день их знакомства он общался только со Светланой. Когда им доводилось случайно встретиться в Москве, они оба лишь обменивались приветствиями.
В один из летних вечеров, когда девушка уже окончила школу, он появился на даче, где жила летом с семьёй Марфа. Приехал не один, а вместе с общими знакомыми. После этого стал приезжать к девушке уже один, неизменно оказывая ей знаки внимания.
Серго уже учился в Ленинградской академии связи, а Марфа ездила к нему в Ленинград. Они ходили вместе в Эрмитаж, ездили в Петергоф, много гуляли, всё больше понимая, насколько они близки друг другу.
Молодые люди писали друг другу письма, которые поначалу попадали на стол Лаврентию Павловичу. Они с женой неизменно открывали их первыми и лишь потом, запечатав, передавали сыну. Правда, самостоятельно они не могли прочесть ни слова. Серго и Марфа, практикуясь в английском, договорились писать друг другу только на иностранном языке. О том, что письма далеко не сразу попадали к возлюбленному, Марфа узнала несколько лет спустя, когда Нино Теймуразовна обмолвилась о разочаровании, неизменно настигавшем её, когда из письма любимой девушки сына она не могла прочесть ни строчки.
Впрочем, она относилась к выбору Серго весьма благосклонно, даже приглашала Марфу переночевать на их даче, когда супруга там не было. Нино Гегечкори присматривалась к будущей невестке, а с Лаврентием Берия девушка познакомилась уже в тот день, когда официально стала супругой Серго.
Родители Серго радушно приняли жену сына в семью. С удовольствием проводили вместе семейные вечера, позже радовались появлению внуков. Лаврентий Берия в семье был неизменно мягок и заботлив, ходил на прогулки с внучкой, рассказывал множество веселых историй. Серго и Марфа были счастливы.
А дружба Марфы Пешковой и Светланы Сталиной окончательно расстроилась. Светлана уже была замужем, но обвинила подругу в том, что она позволила себе стать женой человека, с которым Светлана познакомилась раньше и была в него влюблена. Она надеялась всё же добиться внимания Серго, но его женитьба на Марфе разрушила её планы.
Разрушенное счастье
Марфа уже ждала появления на свет третьего ребенка, когда расстреляли Лаврентия Берию, а её с мужем и детьми быстро увезли с правительственной дачи, поселив в другом загородном доме. А потом Серго арестовали и продержали в заключении почти год, после чего отправили в ссылку.
Нино Теймуразовна с сыном обосновались в Свердловске. У всех членов семьи Лаврентия Берии к этому моменту были новые документы на фамилию Гегечкори. Марфа поначалу тоже поехала в Свердловск, позже, по настоянию свекрови уехала назад в Москву, заниматься детьми. Но при малейшей возможности Марфа ездила к мужу.
В очередной приезд жены Серго и Марфа отправились на прогулку. И встретили девушку, которая вдруг набросилась на Серго едва ли не с кулаками, требуя сказать, что за женщина с ним рядом. Девушка оказалась новой подругой мужа. В тот же вечер Марфа улетела в Москву и вскоре подала на развод.
Серго Берия и Марфа Пешкова смогли сохранить нормальные отношения, бывшая жена позволила сыну Сергею жить в Киеве вместе с отцом, понимая, что мальчику нужно мужское воспитание. Она неоднократно навещала Серёжу, встречалась с бывшим мужем. Но былые чувства в ней умерли, ещё в тот момент, когда она узнала о его измене.
Внучка Максима Горького: «Со Светланой, дочкой Сталина, мы разошлись из-за Серго, сына Берии…»
Есть такое выражение «неувядающая красота». Это про нее — Марфу Пешкову. Внучка Максима Горького и Екатерины Пешковой, подруга детства Светланы Сталиной, невестка Лаврентия Берии. Она не скрывает свой возраст, но поверить невозможно, что этой моложавой, обаятельной и смешливой женщине на днях исполнилось 87. Секрет своей жизненной силы Марфа Максимовна объясняет просто: «Занимаюсь спортом и мало кушаю. У нас в доме не было культа еды».
Она родилась в итальянском Сорренто. Сегодня живет на две страны: полгода в Испании, полгода в России. Из окна ее квартиры в ближнем Подмосковье виден сосновый лес. На лоджии разноцветные ракушки, морские камешки, причудливая коряга — здесь все напоминает ее родное Средиземноморье. И, конечно, забавная фигурка ослика с поклажей. Впрочем, ослик — это отдельная история…
87 ей не дашь…
— Когда мне было пять месяцев, мама заразилась брюшным тифом, и у нее, естественно, пропало молоко, — рассказывает Марфа Пешкова. — Папа в ужасном состоянии помчался в Сорренто искать кормилицу. Когда он уже был в полном отчаянии, ему подсказали: в одной семье живет ослица, которая только что родила. А ослиное молоко очень близко к женскому. И меня кормили этим молоком, пока не нашли кормилицу. Она тоже была необыкновенная. До меня она кормила наследного принца итальянского короля.
— Кому вы обязаны редким именем Марфа?
— Папа с мамой назвали Марией, а когда из Рима приехал меня крестить архимандрит Симеон, дедушка решил дать мне имя Марфа. Крестины проходили у нас дома, дедушка был на подхвате, когда меня окунали в купель, держал полотенце. Дедушка и бабушка в церковь не ходили, потому что считали, что священнослужители вне службы не всегда себя ведут подобающим образом. Но перед праздником бабушка всегда просила домработницу отнести деньги в храм.
— Каким дедушкой был Максим Горький?
— Он нас с сестрой очень любил. Мы с ним гуляли на даче в Горках, когда он был свободен. Нам говорили: «Дедушка зовет вас!» Мы бежали и вместе шли в лес. Дедушка любил собирать грибы. Когда сезон заканчивался и лес пустел, где-то за воротами еще попадались грибы. Мы приносили их в наш лес и подсаживали. Дедушка, конечно, догадывался, потому что наши грибы неглубоко сидели в земле, но виду не подавал и всегда страшно радовался: «Сегодня у нас опять урожай!» Во время прогулок он рассказывал много историй из своего детства. Когда после его смерти я открыла его книгу «Детство», меня не покидало ощущение, что я это уже знаю.
— А с какого времени вы себя помните?
— В памяти остались фрагменты. Я хорошо помню Сорренто и потом, спустя многие годы, даже камень нашла, за которым мне на Пасху прятали яички. Нас с сестрой Дарьей водили в итальянскую школу, потому что думали, что мы пойдем туда учиться. После урока рисования дети подарили нам рисунки, которые я хранила. А потом, во время войны, кто-то хорошо пошуровал у нас в доме на Никитской. На переменке маленькие итальянцы хулиганили и делали что хотели, даже танцевали под музыку. Все было не так, как в московской школе, где мы чинно ходили парами по коридору. Если мальчишки начинали драться, получали замечание в дневник.
— Вы учились в 25-й образцовой школе вместе с детьми советской элиты и сидели за одной партой со Светланой Сталиной. Выбор школы был неслучаен?
— Меня и отправили в эту школу из-за Светланы. Сталин приезжал к дедушке, а когда умерла его жена Надежда Аллилуева, привез к нам Светлану. Он очень хотел, чтобы она общалась со мной и с Дарьей. И еще просил жену Берии Нину Теймуразовну опекать Светлану, приглашать ее в гости, чтобы ей не было так одиноко.
Марфа была одной из самых завидных невест.
— Помните, как вы познакомились?
— Я помню, как она вошла в дом, встала около зеркала и начала шапочку беленькую снимать, как вдруг водопадом рассыпались золотые волосы в кудрях. Когда детей маленьких знакомят, они не знают, о чем говорить. Нас вывели в сад погулять, и потом она вместе с папой уехала. А второй раз уже меня повезли к ней. Встретила нянечка и повела к Светлане. Она сидела в комнате и что-то шила из черной ткани. На меня особенно не взглянула, только кивнула. Мы сидели и молчали. Потом я спросила: «А ты что шьешь?» — «Кукле платье». — «А почему черное?» — «Я из маминого платья шью». Потом посмотрела на меня внимательно: «Ты разве не знаешь, что у меня мама умерла?» — и стала плакать. Я сказала: «А у меня папа умер». И тоже заплакала. Это горе нас надолго объединило.
— Как вела себя дочь Сталина в школе?
— Светлана была очень скромной. И терпеть не могла, когда на нее обращали внимание как на дочь Сталина. Она от этого и уехала, потому что знала, что ничего не изменится. В начальной школе ее сопровождал охранник, и то она всегда просила, чтобы он отставал на два-три шага. Дружила еще с Аллой Славуцкой, ее отец был послом в Японии, Раей Левиной. Дни рождения Светланы праздновались на даче, а не в Кремле.
— Как вам казалось: Сталин любил дочь?
— Пока была маленькой, любил. А потом, когда Светлана подросла, стала девушкой и начала заглядываться на мальчиков, он ее прямо возненавидел. У него какая-то ревность появилась и, когда он узнал, что она начала встречаться с Алексеем Каплером, сразу его выслал. А они просто гуляли по улицам, ходили в музей, между ними ничего не было.
— Марфа Максимовна, вы часто видели Сталина. Как вы к нему относились?
— Сталина я ненавидела из-за Светланы. Сколько раз она плакала. Он грубо с ней разговаривал: «Сними эту кофту! Для кого ты вырядилась?» Она в слезы. Как-то мы с ней вместе уроки делали, у меня с математикой было плохо, Сталин напротив сидел. Он любил подтрунивать: «Много ли мальчиков прыгает вокруг тебя?» Меня, естественно, бросало в краску, ему это очень нравилось. Однажды сидим со Светланой, кушаем, и вдруг он на меня такими злыми глазами посмотрел: «Как ваша стар-руха поживает?» С таким раскатистым «р»! Мне даже в голову не могло прийти, о ком он спрашивал. Светлана шепнула: «Это он о бабушке твоей!» А моя бабушка, Екатерина Павловна Пешкова, никого не боялась. Всегда шла напролом. Когда она приезжала к нам на правительственную дачу, говорила охраннику: «Я к внучке!» Тот бежал звонить: пропускать или нет? Естественно, пропускали. Сталин ее ненавидел, но боялся тронуть. Ее знали слишком много людей и здесь, и за рубежом.
— Время было страшное. Начинались первые аресты. А к Светлане обращались знакомые с просьбами помочь?
— Я знаю, что однажды она вступилась за кого-то. Сталин ее отругал и жестко сказал, чтобы это было в первый и последний раз. Так же, как она однажды прибежала радостная сообщить, что выходит замуж за Гришу Морозова, Сталин крикнул: «Что, русского не могла найти?» — и хлопнул дверью.
— В школе вы со Светланой были ближайшими подругами, а потом перестали общаться...
— Со Светланой мы десять лет просидели за одной партой. Разошлись мы из-за Серго, сына Берии, потому что она была в него влюблена еще со школы. Он пришел к нам в девятом классе. Она мне говорила: «Я его знаю, мы в Гагре познакомились, он такой хороший парень!». Его воспитывала немка Элечка, потому что мама, Нина Теймуразовна, химик по профессии, все время работала. Серго прекрасно знал немецкий язык, как и мы с Дарьей, у нас тоже была немецкая нянечка. Воспитание нас с Серго объединяло. Другие мальчики хулиганили, особенно Микоянчики. Я помню, в Барвихе, из-за того, что мы с сестрой не вышли, они сняли калитку и выкинули ее в овраг.
Серго также был приучен не жадничать за столом: брать столько, сколько можешь съесть, чтобы тарелка была чистая. Я и сейчас не могу что-то оставить на тарелке. Немецкие воспитательницы привили нам пунктуальность. Если приятельницы меня приглашают в гости к шести часам, я и прихожу к шести. А они только начинают салатик резать, и я тоже включаюсь в работу.
— Как Светлана восприняла ваше замужество? С ревностью?
— Когда мы с ней впервые встретились после того, как я вышла замуж за Серго, она сказала: «Ты мне больше не подруга!» Я спросила: «Почему?» — «Ты знала, что я его любила больше всех, и не должна была за него выходить замуж. Не важно, что у меня Гриша! Может быть, через пять лет был бы Серго». Она считала, что когда-нибудь добьется своего. Звонила нам домой. Когда я подходила к телефону, Светлана вешала трубку. А Серго жутко выходил из себя: «Опять эта рыжая бестия звонит!»
— Роковая любовь. Светлана ведь уже была замужем?
— Да, у нее уже был Гриша Морозов. Фамилия его отца Мороз. Грише прибавили окончание «ов», когда он в школу пошел. У Светланы и Гриши уже родился сын Ося, но все равно она испытывала чувства к Серго. Во время войны, находясь в эвакуации в Куйбышеве, она как-то уговорила Васю (Василия Сталина. — Е.С.), чтобы он слетал с ней к Серго. Потом Серго мне рассказывал, что это был кошмар. Он не знал, как себя вести. Вроде и не выгонишь.
— А как вас приняли родители мужа? Все-таки вы вошли в очень непростую семью. Одно имя Берия наводило ужас.
— Лаврентий меня обнял и сказал: «Теперь ты наша». Тогда не принято было играть шумные свадьбы. Мы расписались, дома за столом выпили хорошего грузинского винца. Когда у меня родилась первая дочь, Нина, свекровь сразу бросила работу и занялась внучкой. А Лаврентий каждую субботу приезжал на дачу и проводил с женой воскресенье. А по будням допоздна сидел у Сталина, который хотел, чтобы все они находились при нем. Так что разговоры о том, что у Лаврентия было 200 любовниц, не очень соответствуют реальности. Конечно, у него были женщины, последняя даже родила ему ребенка, но не столько, сколько ему приписывают!
— Жене, Нине Теймуразовне, приходилось смиряться?
— Смиряться? У нее тоже один охранник был в фаворитах в Гагре. Я как-то подслушала их шепоты на балконе.
— Марфа Максимовна, родные арестованных вас не просили замолвить слово перед наркомом Берией?
— Нет, никогда. Бабушка приехала один раз со списками заключенных, и он сказал: «Дорогая Екатерина Павловна, я вас очень прошу этого не делать. Вы должны понять, почему. Все передавайте моему секретарю».
— А у вас свекор не вызывал чувства страха?
— Да что вы! Наоборот! На даче по утрам, только они с Ниной Теймуразовной просыпались, сразу просили принести запеленутого ребятеночка — мою первую дочь, Нину. Клали между собой и могли час просто любоваться. Масса была снимков, где Лаврентий Берия возит коляску или держит внучат на коленях. После его ареста все эти фотографии у меня конфисковали.
Марфа Пешкова, Серго Берия с первенцем Ниной, 47-й год.
— Как это было?
— Лаврентия Берию убили в Москве, в его квартире. Я знаю это точно, потому что через несколько лет я встретилась с одним из охранников, и он подтвердил. А за нами пришли, когда мы были на даче. Ночью нас с детьми и с няней Элечкой посадили в машину и увезли на спецдачу, где даже радио не было. Мы не знали, что произошло. Казалось, что это переворот. Я думала, нас везут на расстрел. В то время я ждала третьего ребенка, была на восьмом месяце, с пузом. Это был какой-то конспиративный дом, где, наверное, держали иностранцев, потому что я под ковром нашла доллар. Мы 20 дней провели там. На бумажке отмечали каждый день. Гулять разрешалось от этого дерева и до того дерева.
Потом Серго забрали в тюрьму. Выводили его якобы на расстрел, а мать подводили к окну и говорили: «Не скажете — расстреляем вашего сына!» И то же проделывали с ним.
После ареста мужа меня привезли в Барвиху. Конечно, за меня просили и мама, и бабушка. Когда мы подъехали к даче, все стояли на улице. Первый вопрос, который я задала родным, был: «Что случилось?» У бабушки в руках была газета.
— Серго Берию потом выслали в Свердловск. Вы поехали с мужем?
— Да. В Свердловске мы жили за городом, в районе Химмаша, потому что Нина Теймуразовна пошла туда работать. Когда Серго разрешили ехать в Москву, он категорически отказался. И поехал на Украину, где у него была тетя. Мне очень нравилось в Свердловске. Москва — не мой город, кроме старого Арбата. Я люблю Киев, там живет мой сын.
— А почему вы развелись?
— Когда я однажды приехала из Москвы и мы с Серго вышли погулять, вдруг появляется разъяренная девица, которая идет прямо на нас и кричит ему: «Ты с кем?». Я ничего понять не могу. Он стоит красный, молчит. Я пролепетала: «Я — жена!» Она ему кричит: «Ты же мне паспорт показывал, что ты не женат!» И действительно, у него в новом паспорте штампа не было. Ему дали фамилию матери Гегечкори и отчество Алексеевич.
Я была в таком состоянии, что могла убить, и понимала, что не смогу держать себя в руках. Это все ослиное молочко. (Смеется). Я моментально решаю. Собрала вещи, купила билет и вечером уехала в Москву. Потом я позвонила Серго и сказала: «Я с тобой развожусь». Даже в «Вечерке» было опубликовано сообщение о нашем разводе.
— А потом вы встречались?
— Конечно. Я часто ездила в Киев и, уже поразмыслив, поняла, что сын должен быть рядом с отцом, и отправила его туда.
— Знаю, что, когда Серго Берию арестовали, ваша мама написала письмо на имя Ворошилова: «Убедительно прошу Вас принять участие в судьбе Марфы — внучки А.М.Горького, дед и отец которой сами погибли от руки врагов народа. Прошу, чтобы ей было разрешено жить в нашей семье...» Вы тоже считаете, что ваших отца и деда убрали?
— Папа мешал. Это я точно знаю. Потому что в то время это был единственный человек, который связывал дедушку с миром. Уже устроили пропускной пункт, хотя еще существовал дедушкин секретарь Крючков, который решал, кого пускать, а кого — нет. Папу стали очень часто приглашать на разные мероприятия. Дедушка не мог ездить по состоянию здоровья и посылал сына. Попробуй не выпить, когда первый тост был за Сталина и за советскую власть! Пили стаканами. А папа только что приехал в СССР, он полжизни прожил за границей. Он был патриотом и находился за рубежом потому, что Ленин ему сказал: «Твое назначение — быть рядом с отцом». Когда дедушка собрался вернуться в Сорренто на зиму, Сталин ему сказал: «У нас есть Крым. Мы вам предоставим дачу. Забудьте про Сорренто!» Самое счастливое время нашей семьи — это Сорренто. Дедушку больше не выпустили в Италию, хотя там оставались его вещи. Мама и бабушка ездили паковать его книги и вещи. Кстати, дом не был собственностью Горького, он снимал его у герцога ди Серракаприола.
— Вашего отца элементарно спаивали?
— Делали все, чтобы он начал пить. Мама и Валентина Михайловна Ходасевич рассказывали, что в доме всегда было легкое вино «Кьянти», но чтобы кто-то любил пить — нет. Разве что Крючков. Я даже помню, как на даче в Горках-Х он уже с утра наливал коньяк и немного разбавлял его нарзаном. Папу я никогда не видела пьяным, но чувствовал он себя плохо. Помню, как мы с Дарьей поехали к зубному врачу с папой, и вдруг он резко остановил машину, я даже носом ударилась о стекло и заплакала. Папа вышел и долго стоял на улице. Ему было трудно дышать.
Сталин и члены Политбюро несут урну с прахом Горького.
— Я читала, будто бы ваш папа умер из-за того, что в нетрезвом состоянии заснул на скамейке, где его оставил Крючков. Ночь была холодная, и он замерз.
— Все было не так. В тот день папа приехал от Ягоды, который его все время звал и напаивал. А моя мама до этого сказала ему твердо: «Если ты еще раз приедешь в таком состоянии, то я с тобой развожусь». Папа вышел из машины и направился в парк. Сел на скамейку и заснул. Разбудила его нянечка. Пиджак висел отдельно. Это было 2 мая. Папа заболел и вскоре умер от двустороннего воспаления легких. Ему было всего 36 лет.
— Как Горький пережил смерть единственного сына?
— А он и не пережил, ушел через два года. Когда дедушка писал «Клима Самгина», первым читателем был Максим. Потом уже дедушка после пятичасового чая собирал всех домочадцев и сам читал вслух.
— А Ягода действительно ухаживал за вашей мамой?
— Все разговоры, что за мамой ухаживал Ягода, просто домыслы. Его посылал сам Сталин. Ему хотелось, чтобы мама о нем хорошо думала, и Ягода должен был ее подготовить. Он показывал ей альбомы, посвященные деяниям Сталина, которому мама давно нравилась. Сталин положил на нее глаз еще тогда, когда впервые привез к нам Светлану. Он всегда приезжал с цветами. Но мама в очередной их разговор на даче твердо сказала «нет». После этого всех, кто приближался к маме, сажали. Первым был Иван Капитонович Луппол, директор Института мировой литературы. Уже после войны у мамы появился Мирон Мержанов, известный архитектор. Его тоже арестовали. Потом настал черед Владимира Попова, который очень помогал маме. После этого она сказала: «Больше ни один одинокий мужчина не войдет в мой дом».
— У вашей бабушки, Екатерины Павловны Пешковой, женского счастья тоже не было. У Максима Горького были яркие романы.
— Но с бабушкой у него всю жизнь сохранялись особые отношения. Он хотел, чтобы она приезжала когда хотела. И в его доме всегда была комната Екатерины Павловны, в которую гостей не пускали, кроме меня и сестры, когда кто-то из нас заболевал. Так и говорили: «бабушкина комната». Последней любовью дедушки стала Мария Игнатьевна Будберг. А у бабушки был Михаил Константинович, с которым они вместе завтракали. Летом он жил у бабушки в Барвихе, где у него была своя комната. Муж и не муж. Они познакомились на даче, где Катюша умирала — бабушкина дочка. Она была в таком состоянии, что не хотела жить. Михаил Константинович сумел вывести ее из депрессии. Дедушка был в это время с Марией Федоровной Андреевой в Америке и прислал сухое соболезнование.
— Ваша бабушка возглавляла Политический Красный Крест. Тысячи людей обязаны ей своей жизнью.
— В Италии меня познакомили с настоятелем русской церкви. Он усадил меня за стол и вытащил фотографию: «Это моя мама». Потом показал документ: «Благодаря этой бумажке я живу на свете!». Его отца выслали на Соловки, и жена обратилась к моей бабушке за помощью. Бабушка выхлопотала, чтобы раз в месяц по этому пропуску могли посылать питание. На Соловках люди умирали голодной смертью, потому что, когда не было навигации и продукты кончались, ссыльных не кормили. Священник сказал: «Ваша бабушка — святой человек!»
Потомки Максима Горького Официальной женой писателя была только одна женщина - Екатерина Пешкова, в девичестве Волжина. С ней у Алексея Максимовича было двое детей: сын Максим и дочь Екатерина. Дочь умерла в младенчестве. Максим провел детство за границей. Затем в России служил одно время в ЧК, занимался продовольственным снабжением. Он был влюблен в революцию и большевиков. По свидетельству современников, Максим отличался добротой, чувствительностью и инфантильностью. Например, он приходил в необыкновенное детское возбуждение от разговоров о мотоциклах, автомобилях и других «игрушках». Когда Максим Горький, разочаровавшийся в новой революционной власти, сбежал в Италию, Ленин фактически приказал его сыну Максиму Пешкову ехать к отцу и возвращать его в Россию любой ценой. Горький был нужен Ленину - его авторитет, харизма, пролетарское происхождение и писательское мастерство - все это надо было поставить на службу новой власти. Максиму Пешкову поручили повлиять на отца. Владислав Ходасевич вспоминал о Максиме так: «Он был славный парень, веселый и уживчивый. Он сильно любил большевиков, но не по убеждению, а потому, что вырос среди них и они его всегда баловали... Он мечтал поехать в СССР, потому что ему обещали подарить там автомобиль, предмет его страстных мечтаний, иногда ему даже снившийся». В Италию Максим приехал со своей невестой Надеждой Введенской. Они поженились в Берлине, в Италии у них родились дочери Марфа и Дарья.
Максим Пешков был неравнодушен к алкоголю и женщинам. Вернувшись в Россию, он ничем не занимался, сибаритствовал и все больше пьянствовал. В конце концов, по официальной версии, он умер в возрасте 36 лет от воспаления легких. На самом деле, секретарь Горького и агент ОГПУ Крючков напоил Максима и оставил пьяного на морозе. В 1937 году глава ОГПУ Генрих Ягода признался на судебном процессе в том, что это преступление было совершено по его приказу из «личных мотивов». Вся Москва знала, что Ягода был влюблен в жену Максима Пешкова Надежду (все звали ее Тимоша) и страшно волочился за ней. Тимоша была необыкновенно привлекательной женщиной, после смерти мужа она сменила множество мужчин. Судьбы внучек Максима Горького сложились по-разному. Старшая, Марфа, вышла в 1947 году замуж за сына Берии Серго. Она сидела за одной партой в школе с дочерью Сталина Светланой, причем, учитывая жизнь Светланы, имела статус «официальной школьной подруги». Познакомились Марфа и Серго на даче Сталина. Кстати, Светлана пыталась помешать их браку, потому что тоже была влюблена в Серго Берия. Он был блестящим молодым человеком, владел семью иностранными языками, занимался научной карьерой. Лаврентий Берия близко не подпускал своего сына к чиновничьей и партийной работе. „ Дети Марфы и Серго Берии - Нина, Надежда и Серго - носят фамилию Пешковы, чтобы не вызывать повышенного внимания к фамилии. „ У Марфы и Серго родилось трое детей. События 1953 года, арест и расстрел Лаврентия не могли не сказаться на участи Марфы. Серго забрали в Бутырку, затем выслали вместе с матерью на поселение в Свердловск. Марфа переехала к нему. Постепенно мать Серго под предлогом заботы о детях практически вынудила Марфу развестись с мужем и уехать в Москву. Дети - Нина, Надежда и Серго - носят фамилию Пешковы, чтобы не вызывать повышенного внимания к фамилии. Марфа Максимовна получила филологическое образование, защитила кандидатскую диссертацию, работает научным сотрудником Института мировой литературы, музея Максима Горького, хранителем библиотеки деда. Ей 87 лет. Все, кто встречается с Марфой Максимовной, говорят о ее чудесном интеллигентном обаянии. Она часто приезжает в Киев, где работает ее сын Сергей - научный сотрудник института радиоэлектроники. Старшая дочь Нина окончила Сторогановское училище и Академию художеств в Финляндии, откуда родом ее муж. Младшая дочь, Надя, искусствовед, живет в Москве. Есть и многочисленные внуки. Дарья Максимовна Пешкова, также как и ее сестра Марфа, родилась в Италии. Она актриса театра им.Вахтангова. Дарья была замужем за актером этого же театра, народным артистом РСФСР и театральным педагогом Александром Граве, который скончался в 2010 году. У них двое детей - Максим и Екатерина. Максим Александрович – высокопоставленный дипломат, одно время был Чрезвычайным и Полномочным Послом РФ в Республике Таджикистан, воспитывает двоих сыновей. Екатерина Александровна Пешкова - актриса московского театра им. Рубена Симонова. Ее сын, 17-летний Алексей Максимович Пешков, полный тезка знаменитого прапрадеда, хочет стать писателем. Но на этом история наследников Максима Горького не заканчивается. Рассказывая о них, невозможно забыть об удивительной истории усыновления им еврейского мальчика Зиновия Свердлова, брата одиозного председателя ВЦИК Якова Свердлова.
Оба они родом из Нижнего Новгорода и познакомились в тюремной камере, где отбывали наказание за участие в революционной борьбе. Проникнувшись симпатией и привязанностью друг к другу, они становятся друзьями и через некоторое время Зиновий приезжает по приглашению Горького в Арзамас, принимает православие и берет отчество и фамилию своего крестного отца. Их отношения были подвержены определенным встряскам. Тем не менее, Свердлов и Горький продолжали испытывать друг к другу глубокую симпатию… «Людей видел я несть числа, а ныне чувствую, что всего ближе мне – Зиновий, сей маленький и сурово правдивый человек, – за что повсюду ненавидим» (М.Горький). Зиновий Пешков был привлекательным, образованным, искренним и честным человеком. Когда в Европе запахло Первой мировой войной, он не стал где-то отсиживаться, а поступил рядовым солдатом во французскую армию. В одном из боев потерял правую руку по плечо. Был награжден Военным крестом с пальмовой ветвью. А после этого выяснилось, что он не может служить во французской армии, так как является иностранцем. Но и оставить своего героя французы не могли. Несмотря на инвалидность, он был восстановлен в армии, ему дали офицерский чин и отправили переводчиком в США. Вернулся Зиновий во Францию в 1917 году и был тепло встречен своим армейским другом, которого звали Шарль де Голль. Будущий президент Франции очень ценил своего русского товарища, можно сказать, даже любил. После Февральской буржуазной революции 1917 года Зиновий Пешков был направлен в Россию в качестве представителя военной миссии Франции при Временном правительстве. Вернувшись во Францию, он получил чин капитана и безмерное влияние. Зиновий Пешков воевал в разных странах в составе французского Иностранного легиона, работал в Марокко, Великобритании, Китае, Японии, получил звание генерала, умер в 1966 году. По свидетельству очевидцев, Франция не видела таких пышных похорон, как у него, лет двести. А вот судьба его наследников сложилась трагически. Зиновия очень любили женщины, но отцом он стал только однажды. Дочь родилась вне брака от красавицы-итальянки. И надо же такому случиться, что влюбилась единственная горячо любимая дочь Пешкова в советского дипломата, за которым и поехала в СССР в 1937 году. Естественно, что мужа вскоре расстреляли, она же оказалась в сталинских лагерях, а их сыновья - в детских приютах.
21 июня 2016, 17:57Одна из самых ярких женщин прошлого века Надежда Пешкова - любимая невестка Максима Горького - сводила с ума многих великих людей своего времени. Анна Андреевна Ахматова сказала как-то: «Наше время даст изобилие заголовков для будущих трагедий. Я так и вижу одно женское имя аршинными буквами на афише». И пальцем написала в воздухе имя: «Тимоша».
Тимоша, Надежда Алексеевна Пешкова. Любимая невестка Максима Горького, создательница и хранительница его музея. Женщина, наделенная удивительной притягательностью, кружившая головы, сводившая с ума. В списке ее поклонников были такие яркие личности, как писатель Алексей Толстой; маршал Михаил Тухачевский; зловещий Генрих Ягода; академик Иван Луппол; архитектор Мирон Мержанов; инженер Владимир Попов… Говорят, что и сам Иосиф Виссарионович был неравнодушен к Надежде Алексеевне.
Родилась она 30 ноября 1901 года в семье врача Алексея Андреевича Введенского в сибирском городе Томске. Врачом, Алексей Андреевич был известным и довольно успешным. Сын дьякона он, после обучения в семинарии, выбрал медицинское поприще и, окончив Московский университет, стал врачом– урологом.
Кроме Надежды в семье росли ещё восемь детей. Александра, Дмитрий, Вера, Мария, Леонид, Татьяна, Алексей и Николай.
Введенские
Алексей Андреевич Введенский после окончания университета работал сначала в Москве, в Мариинской больнице и занимался частной практикой. После защиты диссертации, перевелся в Томск, где стал преподавать в местном университете сначала в должности приват-доцента, а затем профессора. Деятельность Алексея Андреевича в это время, была весьма плодотворной. Он организовал там анатомический театр, был директором Губернского тюремного комитета, награжден несколькими орденами, дослужился до действительного статского советника и даже получил потомственное дворянство. В 1908 году вместе со своим семейством он возвращается в Москву, покупает двухэтажный дом на Патриарших Прудах, на первом этаже которого открывает урологический кабинет.
Надя Введнская(справа) с сестрой
Несмотря на грозные события, обрушившиеся на Россию, - гражданская война, разруха, голод, Надя Введенская продолжает жить, как обычная московская барышня из обеспеченной семьи. К 17 годам она превращается в настоящую красавицу. Окончив французскую гимназию, Надя обнаруживает у себя талант художницы и начинает рисовать. Кроме того, мечтая об артистической карьере, вместе со своей подругой, дочерью Фёдора Шаляпина Лидией, посещает Вахтанговскую студию.
Надя Введенская
Вот что рассказывала о ее детстве дочь Марфа: "Их было восемь детей - мама предпоследняя. Когда ей исполнилось двенадцать лет, семья переехала в Москву, поселилась на Патриарших прудах в двухэтажном доме - теперь на его месте стоит знаменитый дом со львами. На втором этаже тогда была квартира, на первом - отец лечил больных, а позднее и раненых, когда началась Первая мировая война. Трое из восьми детей стали врачами и помогали отцу. Надежда училась во французской гимназии на Суворовском бульваре. Ее мать умерла в 1918 году от испанки - отец остался с детьми. Моя мама тогда была на выданье. Отец заболел, считал, что у него рак, и спешил устроить свою девочку. Был у него ординатор, влюбленный в Надежду, дарил цветы. Отец настоял на замужестве. Венчались в церкви в Брюсовском переулке. После свадьбы жених напился, невеста так испугалась, что выскочила из окна и убежала. На этом все кончилось. Она сказала, что не может находиться с ним в одной комнате." Так, не успев начаться, закончилось первое замужество Надежды Введенской.
Максим Пешков, с которым они в гимназические годы катались на коньках на Патриарших прудах, дабы утешить беглянку, пригласил ее в увлекательное заграничное путешествие. Они уехали в Италию, где тогда жил Горький, а поженились уже в Берлине.
Десять лет проведённые Надеждой Алексеевной в солнечной Италии, наверное, были самыми счастливыми в её жизни. Здесь родились две её дочери, в 1925 году Марфа и в 1927 году Дарья. Здесь, живя в семье всемирно известного писателя, она познакомилась с выдающимися людьми своего времени. Под влиянием таких художников как Александр Бенуа, Борис Шаляпин, Валентина Ходасевич, Сергей Коненков, Константин Коровин проживающих или гостивших в Сорренто, она серьёзно занялась живописью. Особенно ей удавались портреты.
Н.А.Пешкова. Портрет мужа.
Один из самых известных портретов Буревестника революции, также написан его невесткой.
Н.А. Пешкова. Портрет А.М.Горького.
Там же, в Италии она получила шутливое прозвище Тимоша, приклеившееся к ней на всю жизнь. Молодая, ослепительно красивая Надежда Алексеевна, всегда следила за европейской модой, и однажды решила отрезать свою роскошную косу. Когда на следующий день Горький увидел невестку в шляпке, из-под которой выбивались коротко остриженные непослушные волосы, он воскликнул, - “Тимоша, вылитый Тимоша” – так в дореволюционной России звали кучеров. С тех пор и осталось за Надеждой Алексеевной это домашнее прозвище - Тимоша.
Она была душой их дома в Сорренто, ей удавалось развеселить любую компанию. Со стороны казалось, что она и Максим - два так и не повзрослевших ребенка: им случалось громко рассориться из-за карандаша, который был нужен обоим, но мирились они тоже бурно. Сын, так и не окончивший университет, не выучившийся никакому делу, и его очаровательная, ни к чему не приспособленная жена идеально друг другу подходили, и он любил обоих…
Горький обожал свою невестку. «Тимоша - славная штука, очень милая», - пишет он в одном из своих писем того периода.
И это обожание стало причиной омерзительных слухов. В богемной среде окружавшей писателя поплыл шепоток, и явственно прозвучало мерзкое слово – “снохачество”. Стали поговаривать, что отцом младшей дочери Надежды является Горький, который боготворил Дашеньку.
Надежда Пешкова с М. Горьким и Дашенькой.
Судя по всему, Тимоша была женщиной с характером, способной на решительные поступки. А каков был ее муж? Все отзывались о нем, как о милом парне – веселом и неконфликтном. Говорили также, что он был невероятно добрым и невероятно безответственным. Настолько, что в свои тридцать по интеллекту больше походил на тринадцатилетнего подростка.
Н. Пешкова. Портрет работы Бориса Григорьева.
Тем временем на родине писателя началась активная кампания за его возвращение. Сталину Горький был нужен именно в Советском Союзе.
Посылались коллективные письма писателю. От объединения советских писателей, от промышленных предприятий, различных организаций, от пионеров и школьников. Просили вернуться и помочь поднять культурный уровень советского народа. Свою лепту вносил и сын Максим, также уговаривавший отца вернуться. Горький согласился не сразу. В 1928 году он едет в СССР с ознакомительной поездкой, где ему демонстрируют достижения советской власти. Результатом стал цикл очерков «По Союзу Советов». Демонстрация, однако, не убедила классика - Горький возвращается в Италию.
Через год Горький едет вторично и на этот раз берёт с собой сына и невестку. В этот раз ему рискнули показать Соловеций лагерь особого назначения, так называемый СЛОН. И рассчитали правильно – Горький пишет положительный отзыв об этом узилище.
Тимоша сопровождает свёкра в поездке на Соловки. Вот как этот эпизод описан Солженицыным в книге “Архипелаг Гулаг”
«Это было 20 июня 1929 года. Знаменитый писатель сошел на пристань в Бухте Благоденствия. Рядом с ним была его невестка, вся в коже (черная кожаная фуражка, кожаная куртка, кожаные галифе и высокие узкие сапоги), живой символ ОГПУ плечо о плечо с русской литературой».
Максим Горький и Надежда Пешкова в окружении сотрудников ОГПУ инспектирует Соловецкий концентрационный лагерь. Соловки, 1929.
Оставила свои воспоминания об этой поездке и Тимоша.
«Изумительный вид на озеро. Вода холодного темно-синего цвета, вокруг озера - лес, он кажется заколдованным, меняется освещение, вспыхивают верхушки сосен, и зеркальное озеро становится огненным.
Вечером слушали концерт. Угощали нас соловецкой селедочкой, она небольшая, но поразительно нежная и вкусная, тает во рту». Что тут скажешь. То ли действительно не увидела невестка Горького ужас и страдание узников СЛОНа, то ли не захотела увидеть.
Тем не менее, Горький всё ещё колеблется и только через три года решает окончательно вернуться в Советский Союз. Сказались, видимо, и финансовые проблемы. То, что это было ошибкой, писатель понял очень скоро и к концу жизни, в беседе с одним из посетителей, определил время жизни в СССР как “максимально горькое”.
Правительство подарило Горькому огромную дачу в Горках-10. Тимоша и Максим в Горках.
Несмотря на предоставленные ему все мыслимые и немыслимые блага - особняк в центре Москвы, две благоустроенные виллы - одна в Подмосковье, другая в Крыму, домашняя прислуга – писатель не чувствовал себя счастливым. Очень точно охарактеризовал положение Горького в СССР французский писатель Ромен Роллан – “Медведь на золотой цепи”.
Особняк Рябушинского (дом-музей М.Горького)
Лестница-волна в доме-музее А.М. Горького
А Максим попал в среду, к которой он так стремился и эта среда ему очень нравилась. Он лихо гонял на автомобиле, подаренном ему Сталиным, ездил на охоту, играл в теннис, собирал шумные компании, устраивал застолья, много пил и дружил с чекистами. Максим уже давно не был влюблённым мужем и свои связи с многочисленными женщинами даже не скрывал.
Сколько в их московском доме комнат, они не знали - пересчитать бесчисленные спальни, гостиные, кабинеты, кладовки и чуланчики было недосуг, да и ни к чему, - и путались в лицах обслуги. Те, к кому семья успевала привыкнуть, внезапно исчезали, их заменяли новые люди, но все их желания по-прежнему выполнялись мгновенно, словно в волшебном замке.
Московская золотая молодёжь 30-х. Справа Надежда Пешкова.
В этом огромном доме жил Максим Горький, его гражданская жена Мария Будберг и первая жена Екатерина Пешкова, с которой он так и не развелся; его сын Максим с женой и дочерьми; секретарь писателя Петр Петрович Крючков, и много другого народа. Будучи не в духе, Горький ворчал: «Двадцать жоп кормлю!», но на самом деле их было больше.
Максим Горький с внучками Дашей (в центре) и Марфой, 1932 год.
А Тимоша продолжает писать картины и очаровывать всех мужчин попавших в орбиту её обаяния. Очарован ею и сам Сталин.
Н. А. Пешкова, 30-е годы
К семейству Горького он приставляет своего верного пса Генриха Ягоду, тогдашнего председателя НКВД. Ягода ежедневно бывает у Горького и очаровывается Тимошей настолько, что забывает обо всём. Обладание ею становится его идефикс. Думаю именно эта страсть, явилась одной из причин смерти Максима Пешкова, а затем и Горького. Ягода постоянно спаивал мужа Тимоши и однажды холодной ночью оставил Максима в бессознательном состоянии у реки. Результат - тяжелейшее воспаление лёгких и 11 мая 1934 года единственный сын Горького скончался в возрасте 36 лет.
Итак, муж умер, а Надежду молва окрестила "весёлой вдовой".
После устранения основного соперника Ягода совершенно потерял голову. Он заваливает вдову подарками, цветами, драгоценностями добиваясь её благосклонности. Однако Тимоша по-прежнему непреклонна.
Валентина Ходасевич вспоминает о таком эпизоде – для Горького, тяжело переживавшего смерть сына, была организована поездка по Волге, чтобы как-то его отвлечь, и Ягода устроил себе каюту рядом с каютой Тимоши. Однако Надежда Алексеевна в резкой, категорической форме отказалась от такого соседства. Ягоде пришлось остаться в Москве.
А.М. Горький и Г.Ягода
В 1936 году умирает Горький, однако и дом и дачи Сталин распоряжается оставить за семьёй писателя. Семья в то время состояла из одних женщин - вдовы писателя Екатерины Павловны Пешковой, Тимоши и двух внучек.
Ягода, теперь уже Нарком внутренних дел, по-прежнему ежедневно бывает в особняке на Малой Никитской, не оставляя надежду на обладание красавицей-вдовой.
Правда, у него появился соперник, к тому же соперник весьма непростой. Писатель Алексей Николаевич Толстой. Толстой, как и его соперник, осыпает свою избранницу цветами и подарками, покупает антикварную мебель, возит смотреть чудо тогдашней авиационной техники самолет «Максим Горький», увязывается за ней в Париж и Лондон. Именно ей и двум ее дочерям, внучкам Горького Марфе и Дарье, читал Толстой историю про плохо воспитанного мальчика с длинным носом и девочку с голубыми волосами. И когда весной 1934 года умер муж Тимоши Максим, действия Толстого сделались особенно решительными, а намерения очевидными, что и имел в виду тимошин свекор, иронически призывая Толстого ограничить все формы духовного общения с чужеродными женщинами общением с единой и собственной женой. Жаловалась ли Тимоша Наталье Васильевне на настойчивые ухаживания со стороны ее мужа, вопрос открытый, но взаимностью Толстому она не отвечала, хотя вместе их иногда видели. Граф был настроен очень серьезно, и невестка Горького была для него не просто увлечением. После без малого двадцати лет совместной жизни с Крандиевской он твердо собрался сменить жену, и дело было не только в том, что она постарела и Толстой в соответствии со «свирепыми законами любви» искал себе женщину помоложе, как полагала впоследствии и Наталья Васильевна, и ее взрослые дети. Трещина в отношениях между супругами наметилась давно.
Однажды за столом собрались Тимоша и два претендента на её сердце. Толстой как всегда блистал красноречием, сыпал шутками и, обращаясь к Ягоде, сказал:
- Генрих, ты же в молодости был учеником аптекаря, значит, тебе и разливать вино.
Ягода пришёл в ярость:
- Сейчас нам принесут нашу чекистскую настойку, только сможешь ли ты её выпить.
Тут же появился адъютант с подносом, на котором стояли три рюмки. Они выпили. Толстой побагровел, стал задыхаться и упал на пол. Ягода, глядя на поверженного соперника, произнёс:
- Тому, кто не умеет пить, нечего и начинать.
После чего влил Толстому в рот несколько капель из маленького пузырька, и тот пришел в себя. Урок Толстой усвоил и с Тимошей больше не встречался.
Уступила ли невестка Горького, в конце концов, главному чекисту, не известно. Существуют две противоположные версии.
Владислав Ходасевич, к примеру, пишет: «Жена Максима, Надежда Алексеевна, по домашнему прозвищу Тимоша, была очень хороша собой. Ягода обратил на неё внимание. Не знаю, когда именно она уступила его домогательствам. В ту пору, когда я наблюдал её каждодневно, её поведение было совершенно безупречно».
На своём процессе в 1938 году, Ягода признавшись в убийстве Максима Пешкова (убийство Горького, которое также ему вменялось, он категорически отрицал), утверждал, что сделал это по личным мотивам, так как был влюблен в его жену, которая, овдовев, стала его любовницей. Известно, что Ягода подарил Тимоше дачу в Жуковке стоимость 135 тысяч тогдашних рублей, которые он взял из секретного фонда НКВД – это обвинение, также фигурировало на процессе.
А вот родные Надежды Алексеевны решительно отметают факт любовной связи между ней и Ягодой. По их версии Ягода лишь прокладывал дорогу более могущественной особе, обратившей взор на Тимошу - самому Сталину.
О том, что Сталин предлагал Надежде Пешковой стать его женой, факт достоверный. Спустя много лет Тимоша сама рассказала об этом старшей дочери Марфе.
Сталин, познакомившись с невесткой Горького, не мог остаться равнодушным к её красоте и обаянию. Приезжая к Горькому неизменно вручал Надежде Алексеевне огромный букет цветов. Однажды привёз с собой дочь Светлану, очевидно, хотел, чтобы она подружилась с Марфой, старшей дочерью Тимоши. И девочки действительны стали подругами. Со второго класса сидели за одной партой и даже влюбились в одного и того же юношу – своего одноклассника Серго, сына зловещего сталинского министра Лаврентия Берия. Серго послужил и причиной охлаждения отношений между подругами. В 1947 году Марфа вышла за него замуж и Светлана этого ей не простила. Впрочем, это совсем другая история.
Через год после смерти Горького, Надежда Алексеевна пишет письмо Сталину с предложением организовать музей Горького в доме где он жил. Сталин приезжает на Малую Никитскую под предлогом обсудить создание музея. Как всегда с огромным букетом цветов. И делает предложение.
Однако второй Надежды, хозяйки Кремля, не случилось. Тимоша отвечает категорическим «Нет». Почему она решилась отказать самому могущественному человеку страны? Понимала ли она, что рискует не только своей жизнью, но и жизнью детей? Не знаю.
Сталин ничем не выдал своего разочарования, но участь Тимоши была решена. Нет, её не ждали ни лагерь, ни ссылка, но отныне всех мужчин приближающихся к ней слишком близко ждала незавидная судьба.
Первой жертвой стал писатель, философ, академик Иван Капитонович Луппан.
Тимоша познакомилась с ним, когда стала собирать материалы для организации музея-квартиры Горького на Малой Никитской. Иван Капитонович предложил свою помощь и принял деятельное участие в этом начинании, став первым директором музея.
Конечно же, Луппан влюбился в Тимошу, в неё нельзя было не влюбиться, та ответила взаимностью и в семье поняли, что дело идёт к свадьбе.
В феврале 1941 года Иван Капитонович приглашает Надежду Алексеевну в Грузию, на торжества по случаю юбилея Шота Руставели. На следующий день после приезда, в доме писателей под Тбилиси, Луппан был арестован. Военной Коллегией Верховного суда СССР приговорён к расстрелу и помещён в камеру смертников Саратовской тюрьмы, которую разделил с академиком Николаем Вавиловым. Однако вскоре высшая мера была заменена на 20-ти летний лагерный срок. Иван Капитонович был отправлен в лагерь в Мордовии, где через два года скончался.
И.К. Луппан
22 июня 1941 года Надежда Алексеевна проходя с дочерью Марфой площадь Маяковского, увидела толпу, стоящую возле громкоговорителя. Подойдя ближе, они услышали речь Молотова о начале войны.
Через несколько месяцев встал вопрос об эвакуации. Сестра Вера, проживающая в Ташкенте, настойчиво приглашала к себе. Первыми в столицу Узбекистана отправились Тимоша с дочерями, а через некоторое время, проследив, чтобы музейные экспонаты были тщательно упакованы и отправлены в Куйбышев, к ним присоединилась и Екатерина Павловна Пешкова, вдова Горького.
Вот, что вспоминает о жизни в нашем городе Марфа Максимовна Пешкова:
“ Военный Ташкент – это было удивительное место. Прекрасное.
Тетя Вера построила там дом по своему же чертежу, одноэтажный. И сделала две гостевые комнаты, очень удобные. Помню, окна были сделаны наверху, чтобы летом сохранять прохладу. Толстые стены очень были, и, действительно, летом, в самую жару, всегда было прохладно. Входишь в дом – и благодать. Замужем тётя Вера была за Михаилом Яковлевичем Громовым, дядей знаменитого летчика Михаила Громова, который в Америку летал. Он был математик, преподавал в институте.
Вскоре к нам присоединилась бабушка.
Когда об этом узнал Лахути – знаменитый поэт восточный, он бабушке отдал целиком свой дом.
В Ташкенте было много интересных людей. К нам приходила Анна Ахматова, я ее хорошо помню. Такая величественная, любила сидеть в кресле на балконе. Специально для нее его туда подавали, и она садилась, словно восходя на трон.
Рина Зеленая приходила, у меня даже снимки сохранились. С ней всегда было весело. Она была очень живая. Райкин в нашем доме бывал со своей женой. И даже как-то устраивал у нас вечер, показывал свои номера. Потрясающе имитировал, как ловит рыбу: никак не получалось ее, скользкую, схватить, она выскакивала, он за ней нырял, хватал, потом она вырывалась, и он снова влезал в воду. Очень было смешно. Вообще, многие актеры с мамой дружили. У нее очень большой был круг знакомых”.
Здесь в Ташкенте, Тимоша вновь встретилась со своим братом Дмитрием, хирургом, работавшем в Ташкентском медицинского институте. Да и сама Надежда Алексеевна работала всё это время в ташкентском госпитале.
После войны в жизни Надежды Алексеевны появился ещё один мужчина – Мирон Оганесович Мержанов. Личный архитектор Сталина, автор проектов дач Сталина и высших руководителей СССР в Кунцеве, Мацесте, Бочаровом Ручье, автор проектов Золотых Звёзд Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда.
М.И. Мержанов
Казалось бы, на этот раз пронесёт, Мержанов практически переехал на Малую Никитскую, подружился с Марфой и Дарьей (именно под его влиянием Марфа стала архитектором).
Но не пронесло. Однажды ночью Марфа услышала шаги на лестнице. Чуть приоткрыв дверь, она увидела двух незнакомых людей в штатском уводящих Мержанова, наверху бледная, в халате стояла её мать.
- Надя, не верь никому. Я всегда был честен – успел крикнуть Мирон Иванович.
В лагерь, правда, его не отправили, как архитектор он представлял ценность. В знаменитой Марфинской шарашке Мержанов – ирония судьбы - проектировал санаторий МГБ в Сочи. В Марфино, кстати, он познакомился с Александром Солженицыным, который упомянул о нём в романе “В круге первом”.
В начале пятидесятых друзья познакомили Тимошу с инженером-строителем Владимиром Фёдоровичем Поповым. Лёгкий, компанейский, большой затейник он был моложе Надежды Алексеевны на 10 лет. Вот как о нём вспоминает Марфа Максимовна:
«Очень своеобразный человек. С одной стороны, всеобщий любимец, устроитель костров, пикников, любитель больших компаний, поездок на юг. Мама с ним в себя пришла. Но, въехав в дом, он стал разгонять друзей и знакомых, говоря, что они - приживалы. Поссорился с самыми старыми друзьями мамы. При этом он старался соблюдать все ее общественные интересы: добился, чтобы ей дали повышенную пенсию, дачу, вел все переговоры с Союзом писателей. Дарья воспринимала его очень негативно - в общем, маме опять досталось, но она его любила, как никого прежде. Лишь его отношение к женщинам, бесконечные увлечения доставляли ей много горечи. Его арестовали так же, как и всех остальных…»
Да, чаша сия не обошла и этого избранника Надежды Пешковой.
Лишь после смерти Сталина, Мержанов и Попов обрели свободу.
После ареста Попова Надежда Алексеевна воскликнула - „Больше ни один одинокий мужчина не войдет в мой дом“.
Однако известный художник Илья Глазунов, в книге - воспоминаний “Русь распятая”, пишет, что другом Тимоши в 1957 году был некто Александр Александрович. Впрочем, бояться уже было нечего.
Вот, что пишет Глазунов:
“Друг семьи и Тимоши по имени Александр Александрович ввел меня в столовую, где когда-то на месте хозяина сидел сам Горький, и, подняв мою руку, как поднимает судья руку победителя на ринге, громогласно сказал: “3накомьтесь: Илья Глазунов - человек, взорвавший атомную бомбу в Москве. Если бы не вмешательство нашего друга, министра культуры СССР Михайлова, его бы растерзали на части”. - “Не конфузьте молодого художника, - сказала с нежной улыбкой Тимоша, - а лучше предложите ему чаю”. Запомнились красивые внучки Горького - Дарья и Марфа. “Какие у Марфы глаза чудесные, прямо как у нестеровских героинь”, - шепнул я Александру Александровичу. “Да, Марфа у нас красавица, - восторженно подтвердил мой гид. - Многие художники и скульпторы заглядываются на Тимошу, на Марфу и Дарью, - закивал он. - Мы давно с Коненковым дружили, а портрет Корина Тимоша вам сама покажет. Он наверху”.
Действительно среди картин написанных Павлом Кориным, есть единственный женский портрет и это портрет Тимоши.
Портрет Надежды Пешковой работы Павла Корина, 1940 год
До конца жизни Надежда Алексеевна была хранительницей музея Горького на Малой Никитской. Дочери, унаследовав материнскую красоту, выбрали для себя иную стезю. Марфа стала архитектором, а Дарья известной актрисой, всю жизнь проработавшей в театре Вахтангова. Многие помнят её по фильму “Аппассионата”, где она сыграла свою бабушку – Екатерину Пешкову.
Дарья Пешкова
Марфа Пешкова
Марфа Пешкова была подругой дочери И. В. Сталина Светланы и женой Серго Лаврентьевича Берия (сына Л. П. Берии). Сейчас она научный сотрудник музея-квартиры Горького, хранительница его библиотеки.
Умерла Надежда Алексеевна 10 января 1971 года, на той самой даче в Жуковке которую якобы подарил ей Ягода. Похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с мужем и свекровью.
Так окончилась земная жизнь одной из самых ярких женщин 20 века.
