В Вашем броузере запрещена работа JavaScript.
Разрешите JavaScript, или многие возможности сайта будут Вам недоступны.
Статья 51
1. Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом.
2. Федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания.
Применяется ли пятая поправка к отпечаткам пальцев и анализу крови?
Если у вас есть дополнительные вопросы о вашем пятом праве на внесение поправок против самообвинения или необходимости представления, подумайте о консультациях с адвокатом уголовного права.
Сегодня говорят с адвокатом по уголовному праву
Эта статья призвана быть полезной и информативной. Но юридические вопросы могут стать сложными и напряженными. Адвокат, имеющий квалификацию в области уголовного права, может выполнять ваши конкретные юридические потребности, разъяснять закон и представлять вас в суде.Комм. Апарова Т.В.
Положения статьи ориентируют на самые высокие международные стандарты, гарантирующие неприкосновенность личности.
В нашем конституционном праве такая норма логически вытекает из содержания ст. и Конституции и полностью соответствует ст.10 Всеобщей декларации прав человека 1948г., согласно которой «каждый человек... имеет право на то, чтобы его дело было рассмотрено гласно и с соблюдением всех требований справедливости независимым и беспристрастным судом». Конституция признает эту гарантию в качестве неотъемлемого права каждого человека на защиту себя и своих близких. В странах с демократическими правовыми системами право каждого человека не свидетельствовать против самого себя в уголовном деле или не быть принуждаемым к даче показаний против близких родственников считается неотъемлемым правом.
Содержание ст.51 полностью согласуется с Международным пактом о гражданских и политических правах (ст.14).
Надо отметить, что ст.51 фактически заявляет об осуждении тех незаконных методов, которые применялись в нашей стране в годы массовых репрессий, когда органы следствия и суда вынуждали людей из страха или под угрозами оговаривать себя и доносить на своих близких. Данная правовая гарантия будет способствовать также воспитанию в обществе новых высоких моральных правил.
Статья не содержит формальной оговорки о применении изложенных в ней положений только к уголовным делам, однако, фактически содержащиеся в ней гарантии имеют жизненно важное значение именно в сфере уголовного права и процесса. Часть 1 статьи затрагивает два круга вопросов, связанных с правом обвиняемого не свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников и гарантией для супруга и близких родственников обвиняемого против привлечения к уголовной ответственности за укрывательство преступления, совершенного обвиняемым. Из анализа первого круга вопросов следует, что всякое признание своей вины должно быть добровольным. Самооговор, вызванный принуждением, угрозами и прочими мерами воздействия, не должен приниматься судом в качестве законного доказательства. Во многих странах (Великобритания, США и др.) недобровольное признание вины суды обязаны исключать из числа доказательств. Статья 51 имеет еще более широкое действие. Органы расследования и суд не вправе требовать или какими-либо методами добиваться не только признания вины, но и показаний, обвиняющих супруга и близких родственников даже при наличии фактов, при которых входящие в этот круг лица могли быть признаны соучастниками в преступлении.
Согласно примечанию к ст.308 УК РФ лицо не подлежит уголовной ответственности за отказ отдачи показаний против себя самого, своего супруга или своих близких родственников. Ненаказуемо также заранее не обещанное укрывательство преступления, совершенного супругом или близким родственником (прим. к ст.316 УК).
В то же время нельзя понимать как норму, исключающую всякое самообвинение, признание вины либо свидетельские показания супруга и близких родственников. «Никто не обязан», но каждый, естественно, имеет право давать такого рода показания. Целью предоставляемой ст.51 гарантии является недопустимость любой формы принуждения к свидетельству против самого себя или своих близких. Добровольно данные показания вполне допустимы, а оценка их истинности принадлежит суду. Однако и при добровольности свидетельских показаний привлечение к уголовной ответственности за укрывательство и недонесение супруга и близких родственников обвиняемого, безусловно, исключено.
Обе части ст.51 Конституции как нормы прямого действия затрагивают и материальное, и процессуальное право.
Сделайте первый шаг сейчас и свяжитесь с вами, чтобы обсудить вашу конкретную юридическую ситуацию. Происхождение права не свидетельствовать против самого себя и его гарантии. В настоящей статье будет дано описание происхождения этой гарантии, а также проанализированы различные ситуации, которые позволят четко ее заметить.
Должностные лица, ответственные за уголовное преследование, с действующим кодексом, не имеют права принуждать человека заявлять, а тем более заявлять определенным образом. Право или «привилегия против самообвинения» не является продуктом современного права, а скорее имеет очень древние корни, например, то, что возникает в заявлении св. Златоуста в его комментарии к Посланию св. Павла Евреям, когда он сказал: «Я не говорю вам, что вы обнаруживаете это - ваш грех перед публикой как украшение или что вы обвиняете себя перед другим».
В уголовном судопроизводстве, как ни в одной другой сфере, важны быстрые и решительные действия защиты. От них зависит вся перспектива расследования и суровость приговора. Многих неприятностей можно избежать, если правильно вести себя на начальном этапе следствия. Типичная ошибка подозреваемых – это дача показаний.
Лично мое мнение, так вообще на предварительном следствии нет особой необходимости давать показания. Почему? Да потому, что защите практически не известно, какими доказательствами располагает следствие или будет располагать в дальнейшем. Зачем же тогда вслепую строить какую-либо версию, которая, как выясниться в будущем, идет вразрез с совокупностью других доказательств, собранных следователем.
Иллюстративное объяснение позиции обвиняемого в различных судебных практиках является иллюстративным. В обвинительной системе обвиняемый был предметом, помещенным в положение равенства с обвинителем. Таким образом, он может противостоять вменению, осуществляющему свое право на самооборону. В инквизиционной системе обвиняемый представлял собой объект преследования, а не субъект прав с возможностью защиты себя от вынесенного ему условного условного постановления, поэтому он был вынужден обвинить себя жестокими методами, чтобы разорвать его волю и получить его признание, чье достижение составило, все еще скрытое, центр тяжести процедуры.
Любое разночтение и противоречие воспринимается судами негативно. Вы будете привязаны к своим показаниям, данным на следствии, даже когда поймете, что они явно не в тему, и Вам захочется их сменить. Но, увы, поезд уже будет далеко.
Показания никогда не поздно начать давать в суде. К этому времени Вы с адвокатом уже изучите каждую бумажку в уголовном деле, вам будут известны все собранные доказательства, которыми располагает сторона обвинения. Адвокат, Ваш защитник, будет иметь возможность проанализировать и оценить их и, таким образом, занять правильную позицию по делу и выстроить линию защиты.
Следовательно, пытки становятся центром тяжести всех расследований, когда доказательное регулирование только выполнило цель требовать минимальных мер предосторожности для обеспечения пыток. Реакция этой процедуры с триумфа Просвещения пыталась доказать, что обвиняемый становится субъектом прав, что соответствует его юридическому положению - во время процедуры - к невинной реакции, которая не достигла своих высших устремлений, Эта попытка обвинительного опыта, которая длилась только годы революции.
Хотя исследование исторической правды как метода уголовного процесса сохраняется, использование любых средств для его достижения было преобразовано в относительную ценность, важную, но подчиненную некоторым фундаментальным признакам человеческой личности, воплощенным в индивидуальных правах и гарантиях, Однако, как будет видно ниже, запрещается применение только пыток, но не было четкого освящения гарантии против самообвинения.
Ваши показания в суде будут стоиться с учетом обстоятельств дела, уже Вам известных. И никаких противоречий в показаниях на следствии и в ходе судебного разбирательства не возникнет. У прокурора не будет возможности уличить Вас в непоследовательности, так как показания Вы даете в суде впервые. Это Ваше право! И уж Ваш адвокат приложит все усилия, чтобы эти Ваши показания выглядели согласованными с показаниями свидетелей и потерпевших, и совокупностью других доказательств.
Не существует доктринальной однородности относительно вероятного происхождения права против самообвинения, поскольку его можно проследить до Талмуда и учения Равы, или, как указал Манзини, некоторые из его предшественников можно найти в Римское право. Было даже сказано, что происхождение статьи происходит из закона Канона. Таким образом, максим в изучении, также появляется в первых канонических писаниях, будучи позже включен в декрет Грациано под этими словами: «Я не говорю, что он публично обвиняет себя и не обвиняет себя перед другими».
Давая показания на следствии, Вы всегда облегчаете работу следователя по собиранию и закреплению доказательств, которые он постарается повернуть против Вас. Конституцией нам дарован принцип презумпции невиновности. Так пользуйтесь им. Молчите до последнего. А это право – молчать – у Вас есть в силу той же самой Конституции.
Ферражоли указывает, что допрос обвиняемого - это то, где проявляются и измеряются самые глубокие различия между любознательными и обличительными методами. В римской республике свободный человек не мог быть вынужден объявить. Но в начале эпохи княжества предполагалось, что возможность подвергнуть пыткам свободный человек, обвиняемый в преступлении, в основном, когда речь идет о вероломстве. Таким образом, допрос обвиняемого представлял собой «начало судебной войны», то есть «первую атаку» обвинителя против обвиняемого, чтобы получить от него, каким-либо образом, признание.
Чтобы мои наставления для вас не были пустым звуком, а выглядели как-то нагляднее, я приведу жизненный пример из моей практики. Пример основан на реальном уголовном деле по обвинению в краже одного из моих подзащитных.
Как-то осенью, года три тому назад, мне позвонил из Екатеринбурга один из моих клиентов. Назовем его, допустим, Сергей. Я в тот момент находился в Кургане, где у меня было судебное заседание.
В процессе обвинений в Германии клятва была самой простой и важной тестовой средой. Требовалось, чтобы клятва претендентов была подкреплена дополнительной или последующей клятвой других людей, так называемые сакраментальные или конъюнкты. Эта клятва не была связана с противоречивыми фактами. Они только подтвердили, что клятва партии, которую они посещали, была «чистой, а не ложной», а это означает, что они просто заявили, что убеждены в достоверности этих людей. Подобным образом, если клерик был прославлен, каноническая система обязала его «очистить себя» посредством сакраментальной процедуры.
Сергей был женат, и у них совсем недавно родился ребенок. Его жена, как и он сам, были студентами УПИ, в Екатеринбурге они проживали на съемной квартире. Чтобы как-то жить, кормить себя и своего малолетнего ребенка, Сергей ночами на своей «девятке» занимался частным извозом.
По телефону Сергей сообщил мне, что он попал в неприятную историю. А именно то, что в отношении его возбудили уголовное дело по факту хищения трех тонн металлических труб.
Этот тип присяги был смещен. Уже во время Френка было введено ограничение со ссылкой на свидетелей, являющихся сакраментальными: по крайней мере, часть их должна была быть выбрана противником ругательства, тем самым увеличивая уверенность в том, что клятва верна. Дело в том, что в идее цели теста произошли изменения: дело было не только в формальной истине, но и в том, чтобы убедить судей и чесотку истины.
Закон Канона, который подчеркивал его исправительный аспект, сначала начал искать признания, поскольку он проявлял покаяние и подчинение наказанию. Таким образом, признание было почти единственным средством доказательства, которое стало необходимым для введения наказания. Поэтому, ввиду необходимости, его пришлось вырвать из-за мучений. Следовательно, с тринадцатого века он стал обобщаться во Франции.
Сергей также сообщил мне, что его на завтра к себе вызывает следователь для производства каких-то следственных действий.
Я поинтересовался у него, давал ли он уже какие-нибудь показания следователю. Как выяснилось, показаний Сергей еще никаких не давал, а в отдел милиции приглашен по телефону.
Не вникая во все обстоятельства дела, я сказал ему, чтобы он завтра к следователю не ходил, на его телефонные звонки не отвечал. Я смогу приехать в Екатеринбург только через день, поскольку на следующий день у меня было назначено судебное заседание.
В отличие от процедуры, используемой при приеме присяги, пытливая клятва заключалась в активном допросе обвиняемого судьей в дополнение к неудобной ситуации, вызванной его присягой, раскрывая всю правду рассматриваемого дела. Однако существуют определенные формальные ограничения в отношении полномочий церковных судов использовать это новое средство: обвиняемый не может быть подвергнут клятве в отсутствие какого-либо представления, то есть без поддержки обвинения под присягой сделанное определенным числом соседей.
На практике, однако, процедура означала, что лицо может быть вызвано в суд и должно отвечать на обстоятельный допрос его личных дел без какого-либо интереса к природе или силе обвинений против него. В Англии эта гарантия - как неотъемлемая часть современного конституционализма - начинает развиваться и развиваться из реакции на определенные учебные методы. По словам судьи Брауна, в Браун против. Уокер, эта доктрина имеет свое начало в протесте против любознательных и несправедливых демонстрантов методов опроса людей, обвиняемых в преступлении, тех, кто освятил систему континентального уголовного процесса.
Ровно через день, ранним утром я приехал в Екатеринбург. Мы с Сергеем встретились, и он посветил меня в курс дела со всеми мельчайшими подробностями.
Оказывается, что накануне ночью, занимаясь извозом, Сергей взял пассажира, которого довез на указанный им адрес. Подъехав к невзрачной пятиэтажке одного из районов Екатеринбурга, Сергей заметил, что рядом с домом складирована приличная стопка стальных труб.
Любопытная клятва была принята двумя британскими судами Звездной палатой и Судами Высокой комиссии с принципиальными политическими целями. Часто в случае ереси и других форм «опасных мыслей» в идеологических вопросах обвинительный акт может быть получен только путем принуждения обвиняемого предоставить доказательства против самого себя, тем самым превратившись в пытку как практику получения таких признаний.
Это был самый эффективный способ получить информацию о директивах противников установленной Церкви. Необходимое самообвинение и использование присяги не ограничивалось церковными судами, судами Высокой комиссии и Звездной палатой. В уголовных процессах обвиняемый должен был играть активную роль в судебных разбирательствах, даже часто в ущерб себе. Он был рассмотрен до суда судьями Мира, и результаты этого экзамена были зарезервированы для использования судьей в ходе судебного разбирательства. Только в ограниченном числе классов дел проводилось обследование под присягой.
Не скрывая свой коммерческий интерес, Сергей спросил пассажира, кому принадлежат, увиденные им трубы. Пассажир пояснил ему, что эти трубы недавно выкопали с целью замены на новые работники местного теплопункта.
Кроме того, пассажир сказал Сергею, что эти трубы в ЖКО ему продали по цене металлолома. Следовательно, трубы теперь принадлежат ему.
Это не было признаком сострадания к обвиняемому, но считалось, что, давая присягу, можно было позволить непреднамеренно разрешить обвиняемому предъявить в жюри отрицание вины, которая оказала влияние, будучи под присягой. После того, как он был официально обвинен, обвиняемый должен был дать показания и предстать перед судом; отказ иногда приводил к экстремальным формам пыток. После начала судебного разбирательства подсудимый подвергся активному допросу. Он, опять же, не был под присягой, потому что позволить ему принять клятву было бы предоставить ему очень легкое средство избежать его ответственности.
Сергей поинтересовался у своего собеседника, что он собирается делать с ними. На что тот ему ответил, что сдаст в металлолом. Но беда в том, что послезавтра ему необходимо срочно лететь по каким-то делам в Махачкалу. А трубами заниматься, совершенно нет времени.
Сергей, будучи по своей натуре хватким парнем, посчитал слова своего пассажира не иначе как коммерческим предложением. Недолго думая он сказал своему собеседнику – продай мне эти трубы.
Корона, обобщая эти любознательные практики, столкнулась с судами общего права. Сэр Эдвард Кокс принимал участие во многих судебных баталиях в защиту права, а не на самообвинение в соответствии с Дайер, но издатель Джон Лильбурн был обязан дать определенную дату, чтобы не давать показания против самого себя. На вопрос о других вопросах он отказался отвечать. За этот отказ он был оштрафован и подвергнут пыткам.
Тем не менее, в англосаксонской системе с правом обвиняемого давать показания в суде. Понятно, что одно дело обязано объявлять по просьбе противоположной стороны, а совсем другое - по собственной инициативе. Право обвиняемого давать показания в его защиту возникает только в конце прошлого века.
Одним словом, пассажир принял предложение Сергея, идя ему на уступки только потому, что у него совершенно нет времени заниматься этими трубами, так как срочно надо уезжать из города.
Договорившись, они условились встретиться завтра на этом же месте. Да, кстати, Сергей переписал паспортные данные своего контрагента для того, чтобы составить дома на компьютере договор купли-продажи.
С другой стороны, следует отметить, что в англосаксонской системе мука имела гораздо менее определенное и конкретное присутствие. Единственной практикой, которая, по-видимому, имело определенную диффузию, была так называемая «форт-форте», которая применялась к заключенному, который упорствовал в том, что он не отвечал на вопрос о своей вине или невиновности в процессе укоренения. Но практика очень далека от признания исповедания под пыткой. Это имело место, когда в суде первой инстанции, где обвиняемый был взят, было предъявлено официальное обвинительное заключение.
На следующий день, встретившись в условленном месте, стороны подписали договор купли-продажи. Сергей передал продавцу деньги, в надежде вернуть их с существенной прибавкой. А продавец передал ему трубы, указав на них рукой, и сказав, забирай, вывози, теперь они твои.
Таким образом, сделка была совершена. Сергей, подсчитав свой будущий навар, начал листать страницы газет. Через объявление в газете, Сергей нашел организацию, которая занимается закупом бывших в употреблении стальных изделий.
В этой ситуации он должен был ответить «да» или «нет» на обвинения, которые ему были объяснены, и, если он этого не сделал, согласиться предстать перед судом. Отношение Лильбурна отреагировало на пуританскую революцию и на бесчисленные ценности, присущие им. В рамках этой конфронтации диссидентские религии подвергались периодическим преследованиям, которые через символический «Мэйфлауэр» привели к передаче и установлению этих принципов американским англосаксонским правам. Привилегия, которая продолжается, вначале освящаясь в некоторых государственных конституциях, чтобы включить себя в Федеральную конституцию.
Нанял грузовичок «воровайку». Это такой автомобиль, который сам грузит, сам везет. И со спокойной совестью начал осуществлять погрузку приобретенных им труб.
Погрузкой заинтересовались рабочие теплопункта. Они спросили Сергея, куда же это он собрался везти трубы, которые принадлежат местному ЖКО.
Сергей был сильно удивлен такой постановке вопроса. Достал из кармана договор купли-продажи и начал им размахивать, доказывая, что данные трубы принадлежат на праве собственности только ему.
К этому времени в эпицентр возникшего конфликта прибыл бригадир и еще несколько сантехников. Трубы Сергею вывезти не дали. Погрузка была заблокирована. Водитель «воровайки» занервничал, потребовал от Сергея оплатить час простоя. Взял деньги и от греха подальше убрался с глаз долой. Правда, номера его машины бригадир успел сосканировать себе в блокнот.
Сергей не переставал возмущаться такому вопиющему безобразию. Буквально вчера он подписал договор и отдал несколько тысяч кровно заработанных рублей своему контрагенту.
Вскоре вся честная компания переместилась в помещение теплопункта. Где бригадир еще раз осмотрел договор купли-продажи и позвонил своему вышестоящему начальству, чтобы доложить о случившемся инциденте.
В это время Сергей, брызгая слюной, не переставал возмущаться действиями этой сантехнической компании. Он требовал объяснить ему, в чем все-таки дело. Почему он теряет здесь свое время и деньги, потраченные за найм грузовика. Выхватив у бригадира телефонную трубку, Сергей стал громко упрекать своего абонента в случившемся безобразии, доказывая свои права собственности на спорные трубы. Как выяснилось впоследствии, Сергей разговаривал по телефону с инженером ЖКО, курирующим данный теплопункт.
В конечном итоге Сергею пришлось покинуть теплопункт, как говорится, не солоно хлебавши.
Но на этом история не закончилась. Спустя несколько дней, Сергею позвонил на мобильник следователь. Оказывается, перед тем как покинуть теплопункт, Сергей по просьбе бригадира оставил ему номер своего телефона.
Следователь настоятельно просил прибыть Сергея в следственное управление. Дальше, как я уже говорил, по прибытии в Екатеринбург, мы с Сергеем направились в районное УВД знакомиться со следователем.
Следователь предъявил нам постановление о возбуждении уголовного дела в отношении Сергея. Заполнил анкетную часть протокола допроса подозреваемого и попросил дать показания по существу дела.
Но показания, конечно же, мы в соответствии со ст. 51 Конституции РФ давать отказались. Что и было отмечено в данном протоколе.
Примерно месяца через полтора Сергею было предъявлено обвинение по ч. 3 ст. 30, ч. 2 ст. 158 УК РФ. Внимательно ознакомившись со всеми материалами уголовного дела, мы начали ожидать суд.
При ознакомлении с материалами дела я обратил внимание на следующее обстоятельство. Все, как один, свидетели обвинения в своих показаниях подробно описывали картину погрузки труб на «воровайку». Они также не отрицали и тот факт, что Сергей постоянно утверждал, что трубы принадлежат ему по договору купли-продажи. При этом неоднократно показывал этот договор рабочим, а бригадиру даже дал возможность ознакомиться с ним.
Из показаний бригадира было видно, что он внимательно прочитал предъявленный Сергеем договор. Из договора он понял, что некто, фамилии и имени он не помнит, продал Сергею трубы в таком-то количестве, таких-то размеров. Одним словом договор, как договор. Самый обычный.
Из показаний инженера, с которым Сергей разговаривал по телефону, также было видно, что Сергей в разговоре упорно настаивал на том, что трубы принадлежат ему, ссылался при этом на договор.
Немного подумав, я пришел к выводу, что обстоятельства по делу складываются очень даже неплохо. А именно, все свидетели подтверждают факт погрузки труб в грузовик. Хорошо. Мы с этим согласны. Ведь от этого никуда не уйдешь, как говорится, факт упрямый.
Далее. Многие свидетели также упоминают некий договор, который Сергей постоянно демонстрировал всем. Бригадир вообще читал текст договора. Но, к его «сожалению», данных о продавце он не запомнил. Как говорится, умер Максим, ну и…бог с ним. Это тоже нам на руку.
Инженер в своих показаниях подтвердил, что Сергей, во время телефонного разговора с ним, настаивал на том, что трубы принадлежат ему, и что им придется компенсировать его убытки.
У меня даже вызвало улыбку то обстоятельство, что все, как один, свидетели обвинения давали показания, очень даже выгодные защите. Но сами они этого, конечно, не понимали. Ладно, они, но как не заметил следователь, что все его обвинение основываются на показаниях по сути свидетелей защиты. Ну да это уже проблемы следователя.
Согласовав со своим подзащитным позицию, разработав тактику поведения в суде, нам оставалось ждать судный день.
И вот этот день настал.
Прокурор, как и полагается, зачитал текст обвинения. Судья спросил подзащитного, признает ли он себя виновным. На что Сергей ответил, что ему понятно, в чем он обвиняется, но виновным себя не признает.
Первыми были допрошены свидетели обвинения, которые дали показания, аналогичные своим показаниям, данными ими на предварительном следствии.
После чего приступили к допросу подсудимого, то есть Сергея.
В судебном заседании Сергей дал свои самые первые показания по обстоятельствам дела, скорректированные нами под показания свидетелей обвинения. То есть они полностью были согласованы с показаниями всех свидетелей. Следовательно, его показания выглядели в наивысшей степени правдоподобно. Сергей пояснил суду, что такого-то числа, такого-то месяца, он заключил договор купли-продажи с неизвестным ему гражданином. В настоящее время он не может назвать его имени, так как имя не помнит. Сам договор был утерян, поэтому продемонстрировать его суду он не имеет возможности.
После чего, Сергей пояснил, что после подписания договора, он передал продавцу определенную сумму денег и на следующий день приехал забирать трубы. Вывезти трубы ему не удалось по причине того, что работники теплопункта начали оспаривать право собственности на них. Попросту не дали ему их вывезти. Возникла спорная ситуация. Ему пришлось усердно доказывать свои права, ссылаясь на письменный договор, который в тот момент находился у него на руках.
Показания Сергея один в один сочетались с показаниями всех допрошенных свидетелей обвинения. А это просто великолепно. Получается, что ни один свидетель, по сути, не опроверг версию подсудимого Сергея. А напротив, все свидетельские показания в совокупности подтвердили показания самого Сергея.
После того, как Сергей закончил давать показания, он передал суду для приобщения к материалам дела письменную аннотацию своих показаний, так называемые заметки (что допускается УПК).
Для чего это было сделано? А для того, чтобы суд не смог исказить протокол судебного заседания в части показаний подсудимого. А то, что написано пером – не вырубишь топором.
Итак, на исходе судебного разбирательства вырисовывалась следующая картина.
В суде прозвучала версия подсудимого о том, что он приобрел трубы по договору купли-продажи у неизвестного ему лица. Сам договор в настоящее время утрачен, то есть в судебном заседании не исследовался. Но при этом все свидетели подтвердили, что упомянутый договор имел место быть. Особенно ценны в этой части были показания свидетеля-бригадира, который лично читал текст договора. Отсюда вывод – договор был на самом деле.
Вместе с тем, Сергей упорно отстаивал свои права собственности на спорные трубы. Это обстоятельство также подтверждалось свидетельскими показаниями, в том числе, показаниями инженера, с которым Сергей разговаривал по телефону.
А значит, умысел Сергея на тайное хищение чужого имущества в ходе судебного разбирательства не подтверждался. Следовательно, состав преступления отсутствовал.
В это время прокурор и судья начали сильно нервничать. Дело дошло до того, что судья начала разводить моего подзащитного на признание своей вины, угрожая изменить ему меру пресечения на заключение под стражу.
Согласитесь, как глупо она в такой обстановке выглядела. Как же не хотят судьи принимать справедливое решение по делу. Они до сих пор себя считают органом, осуществляющим уголовное преследование. Борцами с преступностью, но не лицами, отправляющими ПРАВОСУДИЕ.
Мой подзащитный был обычным человеком, далеким от всех этих судебных интриг. Как свойственно любому человеку, такое своеобразное поведение судьи привело его в состояние шока. Он уже готов был поверить в ее угрозы.
Судья объявила 30-минутный перерыв для того, чтобы Сергей хорошо подумал над ее предложением, как она считала, от которого он не сможет отказаться.
Выйдя на улицу, закурив сигарету, Сергей нервозно спросил меня, стоит ли ему признавать себя виновным. На что мне пришлось объяснить ему, что такое неадекватное поведение судьи связано только с тем, что дело разваливается у всех на глазах.
Прокурор не мог предвидеть такой поворот событий, так как из материалов дела, при подготовке к судебному разбирательству, он совершенно не знал нашей позиции защиты. Это связано с тем, что показания мы на следствии не давали вообще, воспользовавшись ст. 51 Конституции, или Золотым правилом № 51.
Он, наивно полагал, что дело не стоит выеденного яйца, поскольку все свидетели подтвердили факт погрузки труб в грузовик. Он считал это достаточным. Хотя ведь должен был знать, что эти свидетельские показания доказывают лишь объективную сторону состава преступления. А как же быть с умыслом на совершение именно хищения? Доказательств преступного намерения подсудимого в судебном заседании так никто и не представил. Неужели он думал, что Сергей признает свою вину и публично раскается. Нет, нет и еще раз нет. Такого счастья мы стороне обвинения и суду добровольно не подарим.
Я также объяснил Сергею, что, признав вину, он раз и навсегда отсекает кассационный повод. Это значит, что при обвинительном приговоре, обжаловать его будет уже бесполезно. Так как подсудимый, признавая свою вину, «расписывается» в совершении им преступления. Что в этом случае обжаловать? Разве только добиваться смягчения наказания.
Подводя итоги, я сказал Сергею, что для обвинительного приговора суду не хватает ни много не мало, его признания в совершении преступления. Оправдывать суды бояться, как черт ладана.
Сергей согласился со мной, но на всякий случай решил подкинуть монету. Монета упала той стороной, при которой вину признавать было нельзя. На чем мы и остановились.
Судебное заседание возобновилось. Виновным себя Сергей снова не признал. Стороны дополнить судебное следствие не пожелали. Да и чем его уже дополнишь. Суд объявил об окончании судебного следствия. И мы перешли к прениям сторон.
Прокурор дрожащим голосом отрапортовал свою обвинительную речь. Его речь прозвучала по заранее заготовленному шаблону. Доводы прокурора о виновности моего подзащитного сводились к тому, что Сергей был застигнут на месте совершения преступления, так сказать, с поличным. Но довести свой преступный умысел до конца подсудимый не смог по независящим от него обстоятельствам, так как его действия были пресечены работниками теплопункта.
О каком умысле он вообще говорил? Какими доказательствами он обосновывал этот умысел? Мне, правда, было не понятно.
Теперь подошла очередь принять участие в прениях и стороне защиты. В защитительной речи мои доводы сводились к следующему.
«Сторона защиты не может согласиться с предъявленным Подсудимому обвинением по настоящему уголовному делу.
По мнению защиты, Сергей 07 ноября 2007 года около 16 час. 30 мин., полагая, что является собственником, пытался вывезти семнадцать металлических труб, располагавшихся на необособленной территории, на такой-то улице, вблизи такого-то дома города Екатеринбурга.
В ходе погрузки труб между Сергеем и бригадиром бригады сантехников теплопункта возник спор о праве собственности на данные трубы, в результате чего последний воспрепятствовал их вывозу.
В ходе судебного разбирательства стало известно, что между Сергеем и неустановленным лицом возникли отношения гражданско-правового характера, а именно состоялась сделка купли-продажи.
В связи с этим, действия Сергея по погрузке труб не могут быть квалифицированы как покушение на кражу, в силу того, что мой подзащитный являлся добросовестным приобретателем данного имущества.
Указанные выше обстоятельства в судебном заседании подтверждаются доказательствами, представленными стороной обвинения, а также показаниями самого подзащитного, которые стороной обвинения опровергнуты не были » и т. д. Дальше шел более детальный анализ доказательств и просьба оправдать моего подзащитного в связи с отсутствием в его действиях состава преступления.
Прокурор, воспользовавшись правом реплики, сделал суду заявление об отказе от обвинения и прекращении уголовного дела, поскольку считает, что в данном случае состав преступления действительно отсутствует.
Я был не против такой постановки вопроса. Думаю, что Сергей – тоже.
Суд, посовещавшись, огласил постановление о прекращении уголовного дела в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения.
Прошу обратить Ваше внимание на то, что при отказе прокурора от обвинения, суд вынужден по этому основанию прекратить уголовное дело. Причем прекратить дело по реабилитирующим основаниям. Что это такое? Это то, что Сергей имеет право на реабилитацию, то есть право на возмещение имущественного и компенсацию морального вреда, причиненного незаконным привлечением к уголовной ответственности.
А что было бы, если бы Сергей признал свою вину? Ответ однозначный – был бы обвинительный приговор.
А что было бы, если бы Сергей начал давать показания еще на предварительном следствии, не зная содержания показаний свидетелей обвинения? Я даже не знаю, что и было бы. Но, скорее всего, противоречий бы возникло немало. А прокурор в суде на эти противоречия расставлял бы акценты.
Друзья мои! Выводы из этого поста делать только вам самим. А я бы хотел пожелать вам, чтобы вы всегда помнили о «Золотом правиле № 51». Применяя его, хуже себе не сделаете. Но от ошибок убережетесь.
P.S. Я задумывался, какими же все-таки мотивами руководствовался государственный обвинитель, отказываясь от обвинения. Почему прокурор решил руководствоваться нормами УПК, а не внутриведомственным приказом генерального прокурора, который гласит: «…Отказ государственного обвинителя необходимо расценивать как дисциплинарный проступок». Возможно, прокурор поступил по закону, как правосознательный и профессиональный специалист. Но скорее всего прокурор таким своим поступком убил сразу двух зайцев. Во-первых, он не поставил своего старшего товарища (судью) в неловкое положение, которому оправдывать кого-либо, мягко скажем, не рекомендуется. Во-вторых, избавил себя от возможного оправдательного приговора, то есть из двух зол выбрал наименьшее.
