«. Раздел — общедоступный. В нем вспоминают людей, о которых, по мнению автора, вряд ли кто вспомнит.
Наталья Багрова
Санкт-Петербург, Россия
Зинаида Петровна Дубровина
(1906-1996)
«Она целый вечер оставалась для меня загадкой. Было это в прошлом году 27 января, в святой для ленинградцев день – двадцатую годовщину снятия блокады. В театре оперы и балета им. С.М. Кирова шло торжественное заседание. В ложу вошла седая, элегантно одетая женщина с совсем молодым лицом. Темные, блестящие глаза смотрели мягко и приветливо. На высокой груди – две полоски наградных колодок. Почему-то я приняла ее тогда за актрису.
Женщина придвинулась к барьеру ложи и просто, как старой знакомой сказала:
Сяду здесь, Вы не против? – И тут же скромно, но с достоинством представилась: — Зинаида Петровна Дубровина.
Узнав, что я гость Ленинграда, она стала еще приветливей.
После перерыва был концерт. Взглянув в программку, соседка сказала:
До «Соловьев» досижу и уйду…
Вам эта песня чем-то памятна?
Зинаида Петровна рассказала:
Завезла как-то песню «Соловьи» к нам на фронт бригада артистов. После концерта весь вечер солдаты припоминали мелодию и слова. То и дело подходили ко мне и спрашивали: «Так поем, товарищ замполит?» Всю ночь те «Соловьи» не давали покоя бойцам.
Так Вы и на фронте были?
Да, с первых дней войны пошла в народное ополчение, затем работала в госпиталях, а закончила войну в Берлине. Замполитом автобата.
… Глухой лес. Зима. В шапке-ушанке, белом полушубке и неуклюжих кирзовых сапогах приехала в автобатальон. Выстроили всех.
Представил меня комбат. Вижу, кто с недоверием смотрит, а кто и просто с усмешкой. Женщин-замполитов было мало в армии. Надо что-то сказать. А что именно – не знаю. И как-то само собой вырвалось: «Я ленинградка, товарищи! Всю блокаду была в осажденном городе…» И совсем по-другому стали смотреть люди. А потом… потом не было у меня теплее и вернее друзей, чем эти солдаты, с которыми уже расстались после взятия Берлина”.
На сцене продолжался концерт. А мы в короткие промежутки между номерами вели разговор. Это был волнующий рассказ простой ленинградки о судьбе своего любимого города и дорогих ее сердцу земляках.
Обидно, что не можете заехать ко мне, — искренне сожалела Зинаида Петровна, прощаясь, — я бы Вам показала много дорогих реликвий. Но если еще будете в Ленинграде, заходите запросто. Вот мой адрес и телефон. Буду рада…
Мы встретились с ней через полгода, но еще раньше счастливая случайность свела меня с ее бывшим командиром батальона Василием Федоровичем Драгуновым, который, оказывается, тоже живет в Ленинграде… О Зинаиде Петровне он говорит тепло и растроганно:
Удивительный талант на все у этой женщины. Удивительный, знаете ли…
Конечно, вспомнил он и ее приезд во второй автобатальон 56-го автополка на
1-м Белорусском фронте.
Не раз благодарили мы судьбу, что пришла к нам эта женщина. Бойцы
буквально преобразились: сделались аккуратнее, подтянулись, а главное, как-то чище, дружнее стали отношения. Словно одна большая семья. И, как всегда в настоящей семье, невидимыми нитями связывала эту дружбу мать. Ею была Зинаида Петровна. Она всегда знала, кого похвалить, кого пожурить. Но заботилась обо всех одинаково.
Все время наши машины находились в пути. Подвозили на передовую боеприпасы, продукты. Трудно было в таких условиях организовать для бойцов постоянное горячее питание. А Зинаида Петровна добилась. За чистотой она строго следила. Даже портных и сапожников в батальоне «раскопала». Бывала она у нас во время боев медсестрой, а когда надо – поваром. На досуге не забывала о художественной самодеятельности и сама в ней участвовала. Любила петь, хорошо декламировала. И в тоже время всегда оставалась политическим воспитателем.
Сутками не глушили мы моторы машин. Вместе с нами Зинаида Петровна участвовала во всех самых сложных и ответственных операциях. Умение правильно ориентироваться в обстановке, воля, ее внутренняя сила – спасли не одну жизнь.
Осенью сорок пятого Зинаида Петровна Дубровина простилась с однополчанами и уехала в родной Ленинград. С орденами и медалями на груди. Уехала, чтобы начать новую полосу жизни…
Очень многое можно рассказать о жизни Зинаиды Петровны. Художник по образованию, организатор по призванию и удивительно чуткий человек по характеру…”
(Журнал «Служба быта», 9.05.1965, Л.Степанова)
Это – отрывки из статьи моей мамы о женщине, сыгравшей очень важную роль в наших с ней судьбах. Случайное знакомство в театре обернулось дружбой на всю жизнь.
Когда в июне 1964 года наша семья переехала в Ленинград, дом Зинаиды Петровны стал первой «квартирой», где мы остановились: это была просто большая, разделенная перегородкой комната в обычной старой коммуналке. А ведь наша «хозяйка» в ту пору руководила всеми ателье мод Ленинграда, под ее началом было 11.000 человек, она распределяла работникам треста «Ленодежда» квартиры, но собственные проблемы для нее всегда были второстепенными и в отдельное скромное жилье она переехала лишь при выходе на пенсию (однокомнатная квартира с небольшой, опять разделенной перегородкой комнатой…). Единственная «роскошь», которую она себе позволила и за которую ей были благодарны все жители подъезда: кажется, к 40-летию окончания войны от города в подарок тете Зине в пятиэтажный старый дом был поставлен лифт: с годами тетя Зина погрузнела, а подниматься-то приходилось на четвертый этаж…
Гостеприимный дом Зинаиды Петровны и в переулке Джамбула, и потом на Фонтанке, 52 был открыт каждому. Артисты бывшего по соседству знаменитого БДТ им. Горького частенько забегали к ней выпить чашку чаю. Когда она уже была на пенсии, аристократ русской сцены Владислав Стрижельчик мечтал с ней съехаться, чтобы жить одной семьей и чтобы она была у них “домоправительницей”. А Зинаида Петровна только ему доверяла чистить свою любимую люстру (кобальтовое стекло и золоченая бронза, середина 19 века)…
В 1930-ые годы она и ее муж увлекались собиранием антиквариата: оба хорошо зарабатывали и любили красивые вещи – мебель, стекло, фарфор, мелкую пластику. Стоили эти вещи тогда недорого, а коли денег на очередную покупку не хватало, занимали зачастую у своей домработницы…
Зинаида Петровна Дубровина родилась в Санкт-Петербурге в октябре 1906 года. Дедушка и бабушка были педагогами. Когда отец, главный инженер Манчжурской железной дороги, трагически погиб, Зиночка и обе ее сестры были еще маленькими. Детские годы прошли в Самаре, на Волге, в приюте для вдов и сирот, где мама стала работать учительницей. Потом – учеба, если правильно помню, в Строгановcком художественном училище в Москве. Замужество. Родилась дочь Нэлочка. И во всем, где требовались энергия, организаторский талант и творческий подход к делу, Зинаида Петровна активно принимала участие. В 30-е годы она уже возглавляла фабрику знаменитой крестецкой строчки на Валдае. Год 1938 оказался трагичным: 31 декабря в течение нескольких часов от заражения крови (нелепая случайность!) умерла любимая дочка (с тех пор тетя Зина Новый год не отмечала). Разрыв с предавшим ее мужем произошел еще раньше…
После войны Зинаида Петровна возглавляла фабрику «Ленэмальер». С гордостью рассказывала она, как они помогали восстанавливать разрушенный «Гостиный двор», закладывать Парк Победы в Московском районе.
Проходила Зинаида Петровна и по «Ленинградскому делу», оставшись на много месяцев без работы… Так что глубоко не правы те журналисты, которые пишут о ней «одна из дам, причастных к номенклатурной и выездной элите советского времени»…
В составе первой промышленной делегации СССР, возглавляемой Анастасом Микояном, в 1956 году Зинаида Петровна действительно посетила Париж и побывала на швейном производстве у самого Кристиана Диора, который был впечатлен туалетами и профессионализмом российской красавицы и предлагал ей остаться работать у него. Но она – патриот своей Родины! – предпочла вернуться домой. Помню, тетя Зина рассказывала, что у Диора на производстве на нее произвел большое впечатление тот факт, что там имелись портновские манекены многих первых леди мира, так что приезжать на снятие мерок и примерку, если они желали заказать себе какой-либо туалет в знаменитом доме мод, необходимости не было.
Наверное, именно тогда тетя Зина возглавила Трест «Ленодежда» и построила в Ленинграде Дом Моды, которым особо гордилась… Вот что писала о нем пресса:
«Впечатление от «Дома Моды» сеньора Диора, оказалось настолько сильным, что родилась мечта – мечта о чем-то подобном и в нашей стране…
С легкой руки министра легкой промышленности Микояна колесо истории завертелось. По проекту финских архитекторов на Каменноостровском проспекте в 1968 году выросло здание из стекла и бетона, органично вписавшееся в архитектурный ансамбль Петроградской стороны.
Скромные достижения швейной промышленности 1960-70-80-х обезличивали, угнетали, создавали толпу. А создание крупнейшего ателье высшего разряда стало альтернативой массовому производству. Это была возможность выбора для советского человека. Уникальная по тем временам возможность выглядеть элегантно и модно.
И если сейчас прет-а-порте становится своеобразной нормой, то в 1970-80-е все было необычно, ново и уникально. Именно здесь все ателье города на Неве представляли свои произведения – вещи, изготовленные практически вручную, в единственном варианте – такое редкое на тот момент понятие «эксклюзив»!
Дом моды был не только законодателем основных модных тенденций, но и взял под свою опеку все ателье города - обучение, повышение квалификации мастеров и закройщиков. Обеспечение качественными лекалами мастерских. Курирование и проверка, все это давало возможность шагнуть за пределы одного здания. Завоевать авторитет у профессионалов.
Дом моды работал без суббот и воскресений, что уже непривычно для советского режима. Еще более непривычно то, что перед праздниками он работал круглосуточно! И тем не менее не было возможности принять всех желающих. Вспомните очереди с шести утра, номер на ладошке, протекция и блат, и… чувство восторга от уникальной покупки».
И сама Зинаида Петровна любила красиво одеться. Туалеты ее были всегда изысканны. Была она и хорошей портнихой: одежду для дома шила себе сама. А самое красивое платье, которое я когда-либо носила, было пошито на окончание мною 8-го класса по придуманной тетей Зиной модели и из подаренного ею голубого шелка…
В праздничные дни в доме Зинаиды Петровны открывалась музыкальная шкатулка, унаследованная еще от родителей. Tетя Зина садилась за старинное пианино и профессионально исполняла романсы, арии из опер. В эти дни вынимался и ставился на стол голубой Кузнецовский столовый сервиз (но и в будние дни, принимая гостей на своей маленькой кухне, она ставила на стол известный воробьевский сервиз «Народные узоры»). Еда была всегда обильной, вкусной, подавалась необычно. Приготовленная в духовке кура восседала на праздничном столе на большом, красивом, приличествующем данному случаю блюде – с головой, крыльями и хвостом, вылепленными из теста. Огромный торт представлял собой истинное произведение искусства, ибо был сотворен руками настоящей художницы. Буквально все, что исходило из рук этой удивительной женщины, было наполнено ее любовью к миру и жизнерадостностью.
На праздники Зинаида Петровна получала до 200 открыток и писем, которые показывала с большой гордостью и нередко зачитывала (так же, как и свои написанные белым стихом сочинения военных лет, где она, к примеру, призывала солдат своего автобатальона отказаться от употребления ругательств и больше следить за культурой речи…). Сама она писала поздравлений не меньше.
Когда Зинаида Петровна вышла на заслуженный отдых, безделью места не нашлось. Стала заниматься росписью по стеклу: ее фантазия и трудолюбивые руки с помощью финской автоэмали преображали простые, дешевые банки, бутылки из-под вина, тарелки и стаканы, делая их почти неотличимыми от севрского фарфора. В ДК им. Ленсовета и в ДК им. Горького проводились выставки этих необычных произведений искусства.
Она написала интереснейшие воспоминания о своей жизни. Два экземпляра были красиво переплетены. Один находится сегодня в музее ее автобатальона, кажется – в Боровичах.
Будучи на пенсии, тетя Зина вставала каждый день в шесть утра, стряпала пироги, готовила всякую другую еду. И хотя жила она одна, одинокой ее никак нельзя было назвать. Когда ты к ней приходил, почти всегда уже кто-то был у нее в гостях; когда ты собирался уходить, частенько уже следующий визитер стоял на пороге. И всех надо было накормить, особенно в последние, для некоторых людей достаточно голодные годы… Время от времени что-то из художественной коллекции Зинаиды Петровны стало исчезать с привычного места, и она, заметив взгляд, улыбаясь, говорила: «С собой на тот свет всего не возьмешь…» Пенсии не всегда хватало. Кое-что теперь сдавалось в антикварный магазин. А некоторые музеи, к примеру, Большой Петергофский дворец, ожидали, когда Зинаида Петровна решится, наконец, расстаться с той или иной нужной им вещью, особенно фарфором. Но «Медного всадника» Фаберже она «Русскому Версалю» великодушно подарила. Потом я его видела на выставке в Эрмитаже.
И на все-то у нее находились время и силы. Она ведала, как каждому помочь, умела найти мудрые слова для утешения. Столь распространенные сегодня ложь, игра, корыстолюбие были ей абсолютно чужды. До последнего своего дыхания она была истинным патриотом Родины: ей всегда надо был знать, что происходит в своей стране, что творится за рубежом, она писала страстные письма властям и с критикой в их адрес, и с конструктивными предложениями.
Все, кто ее знал, любили эту женщину, которая не была ни атеисткой, ни верующей, но строила свою жизнь по строгим и высоким Заветам Божьим. И когда я была на нуле, то нередко шла к тете Зине — почерпнуть от нее оптимизма, жизненных сил. И всегда хотелось хоть немного быть на нее похожей…
«Такой мощный дуб сломался…», – сказала она мне незадолго до своего ухода. Через пару месяцев ей было бы девяносто.
Попрощаться с ней пришло очень много народа. Служивший заупокойную службу священник был удивлен: в таком почтенном возрасте друзей остается мало.
Почти двадцать лет мы навещаем Зинаиду Петровну на Смоленском кладбище вместе с ее бывшей секретаршей Верой Петровной. И до сих пор никто не занял в моем сердце места этого удивительно умного, светлого и доброго человека…
PS
Ритмические строки Зинаиды Петровны Дубровиной, уроженки и жительницы Санкт-Петербурга. После трагической гибели отца, детские годы она и ее сестры провели в доме для вдов и сирот на Волге, в Самаре, где их мама была учительницей. Сиротский дом тот содержался на средства богатого купца.
К столетию со дня рождения и десятилетию со дня смерти дорогой и незабываемой тети Зины –
из ее неопубликованных архивов.
Воспоминания о Волге
О, Волга, Волга!
Ты всегда была
Могучая, великая,
Воспетая река.
Кормилицей тебя
По праву называли.
А сколько ты людей
Талантливых дала –
Не счесть в России
Все их имена.
Богатые деревни,
Села, поля, луга
Давали лучший хлеб.
На берегах твоих
Паслись могучие
И сытные стада.
Сады твои, бахчи щедры
Вкуснейшими плодами.
Трудолюбивые крестьяне
Качали тоннами
Душистый мед.
Твой лен соперничал
На ярмарках в Канавине
Своими лучшими,
Добротными холстами,
По белизне и прочности
Им равных не было и нет.
В густых лесах –
Орехи, мед, лесную ягоду,
Дичь и пушнину добывали.
И города на берегах –
Твоих плечах –
Конечно, расцветали.
Хотя в них нищих было много –
В лаптях и рубищах немытых,
С протянутой рукой,
Голодных и забытых.
На фабриках, заводах, в деревнях –
Тяжелый, непосильный труд.
Грошами за него платили,
А штрафы, штрафы, штрафы
В карман господский шли…
И рос промышленный, торговый капитал,
Росли доходы знати –
Дворян, баронов, графов и князей,
Мещан, почетных царских граждан.
А потому в поволжских городах
Господские дома –
Под стать столичным:
Чугунные решетки-кружева,
Атланты и колонны, нимфы.
И мастерства строительного
Уровень высокий.
А на центральных улицах Самары –
Садовой, Спасской и Дворянской —
Дома известных зодчих
С почерком Европы,
Но с именем славянским.
Конечно, жаль,
Что старый памятник царю снесен.
Где он ныне? Ведь это было
Воистину творение искусства.
Поздней такая же судьба постигла
Большой собор на площади —
Он был кафедральный.
А перед гибелью его,
Как вспоминали позже горожане,
Все ночи напролет
В теченье двух недель
Сова кричала о пощаде…
А дачи волжских богачей –
Сипиных, Шхабаловых,
Архановых, а также Соколовых
И множества других –
Их можно было видеть
Со скользящей лодки,
Палуб пароходов
«Компании Кавказ Меркурий»,
Барж и кораблей.
Под кроной пышною –
Высоких башен белизна.
Причудливы террасы над водами
И парки – для верховой езды, прогулок.
Широкие аллеи густых берез,
Аллеи роз, пионов, табака.
Шелковая, зеленая трава.
А в глубине, как стражи, голубые ели.
Скамьи красивые, столы,
Гигантские качели,
Площадки для игры в крикет,
По краю их — как лента – резеда.
А клумбы на площадке перед барским домом
По праву гости называли «чудом»,
То было, правда, истинное чудо:
Живой парад цветов меняет на глазах
Придуманный художником орнамент:
Дает иной узор дыханье ветра.
Тот календарь дневной создали
Садовники из Ниццы и Берлина.
А в глубине, в тени сирени и жасмина,
Подальше от больших аллей,
Стоят творенья русских самородков:
Беседки, все одеты в кружева,
А нити сделаны искусно
Из древесины, то есть – из бревна.
Крутые спуски с дач на Волгу:
Ступени — мраморного камня.
Та панорама – душу покоряет,
Особенно, когда ты видишь
Восход или закат на Волге:
Красивее нет живой картины
На глади зеркала, где тихая вода.
Художники по-своему решали свои дачи.
Избушка из бревна стояла
На куриных выточенных ножках.
Гриб-мухомор был виден с просеки далеко.
Семь деревянных гномов
В красивых, ярких, разных колпаках
Держали на своих плечах
Уютный светлый дом.
Здесь пиво свежее гостям
В особых кружках подавали
С большой тарелкой
Горкою лежавших красных раков.
Здесь посетитель ел копченые угри,
Миноги в маринаде, стерлядь из ухи.
На каждом столике для пива
На плоских блюдах, что из Хохломы,
Все время подсыпали слуги
Нарезанные мелко ржаные сухари.
Был самовар ведерный на большом столе.
Кто пива не желал, пил чай китайский
С душистым медом, всех сортов вареньем
И мягким, будто снег, печеньем.
Да, воды чистые на Волге
Несли несметные богатства людям.
Тут как не вспомнить, какой
Разнообразный рыбий был улов.
Аршинами в те времена торговый люд
Смерял леща, и щук, и осетра
В огромных чанах вольного базара.
Но королевой волжских рыб
Всегда была лишь стерлядь,
Из которой янтарная, душистая уха
Варилась для своих и для гостей.
И вобла сочная, хотя сушеная,
Слезилась жиром, скреплена по пачкам на шестах.
Ее десятками и сотнями скупали.
И каждый город, пристани его
Кроме плодов земли – большого урожая –
Готовил сувениры для гостей:
Казань – сапожки, туфельки
Из инкрустированных кож сафьянных,
Прошитых тонкой кожаной соломкой.
Татары также много привозили
Густые плетни, в них был
Репчатый громадный лук.
Простое мыло шпалами лежало – как снег бело,
В разводах, будто ветви голубые…
А Нижний Новгород – какая хохлома! —
В посуде, мебели и полной сбруе для коня.
Все — сани, дуги, тарантасы – украшено узором.
Носильщики покупки
Вносили бережно гостям на пароход…
Недалеко от общего базара
Монахини стояли у подвод
С букетами – каких цветов!
Таких в раю, наверно, не увидишь…
Еще там были, подобны радуге, атласны ленты –
Расшиты златом, бисером, ирисом –
Закладки для священных книг.
Какая вышивка на них была! Затейливы узоры,
Цветы и тени там любого лепестка
Венчали славу
Ручного монастырского труда.
Сейчас такие ленты можно встретить
Лишь в церквах в пределах алтаря…
Я вспоминанию добрыми словами
И Чебоксары – пристань малую.
Росли в ее садах волшебны яблоки:
По вкусу, аромату они не знали
Соперников себе,
Названье им – «анис».
А в глиняных горшках на каждой пристани
Не только мед и сливки, масло предлагали,
Икру лососевую всех сортов свободно продавали.
Но пассажиры знали толк в икре
И ждали Астрахань.
Она икрой и рыбой благородною богата,
Засол ее известен всей стране.
Скупали банками, на вес фунтами – что дешевле.
Мелькали люди с парохода ресторана
С корзинами большими на плечах
Под белою крахмальною салфеткой.
По трапу матросы двигали закупленные бочки с рыбой,
А малые, что с надписью «икра», несли вверх на плечах.
Арбузы, дыни, помидоры здесь меньше покупали:
Их вдоволь было по обратному пути,
Когда Царицын и Саратов проходили
И все другие города, где славятся бахчи.
От пристани отчалит пароход,
А на корме с котомками, в лаптях,
С детьми грудными и большими,
Без спевок и без дирижера внезапно грянет
Многоголосый, стройный хор.
И запевалы голос вдруг вольется
В единый сплав, и вольно, и легко …
PS2
«Соловьи» — любимая фронтовая песня Зинаиды Петровны Дубровиной.
09.06.2018 16:00
-2.0 Ужасно Роддом ЦГБ - просп. Ворошиловский, д. 105/232,5 года назад жена рожала сына у Евсеевой. Начитались хороших отзывов, обратились к ней и позже сильно пожалели об этом... В начале все было неплохо, до того момента, когда она пыталась нам навялить платную палату, а мы не согласились. Зачем она нам нужна? Мы пришли сюда за профессионализмом врачей, мы не звезды отдельные палаты оплачивать, к тому же все знают, что за роды тут в любом случае надо будет хорошенько отблагодарить. И с этого видимо все началось. Отношение к жене изменилось, поведение врача стало надменное. Когда, будучи уже в больнице, наступило время родов, жену с дикими схватками врач просто оставила одну ничего не сказав вообще! Первые роды - отсутствие опыта, пустая комната, жуткая боль, крик и т. п.. Если бы не медсестра, которая позже вошла и что-то объяснила, помогла, то вообще не понятно как быть. Раскрытие было не маленькое, а врач проколола пузырь и выдавливала моего сына что есть силы! Причем она в зале почти не находилась, забежала - выдавила ребенка, зашила и убежала. В итоге жуткие разрывы и куча корявых швов! Я просто был в шоке слышать такое от жены. После родов и до момента выписки, врача Евсееву жена видела несколько раз - проходящей по коридору мимо палаты! Жуть просто. Отношение отвратительное и алчное! Дальше - интересней. Спустя неделю после выписки, у жены жутко воспаляется шов со всеми вытекающими последствиями, попадаем в больницу (в своем г. Таганроге), там все в ужасе от того, что нашила эта тетя доктор! Итог такой: после таких "хороших родов" жена с ребенком в больнице, у нее воспаления и стресс, здоровье подорвано, молоко пропало, ребенок на смеси и т. д. и т. п.. А что касается именно шва, то Зинаида Петровна заштопала так неаккуратно и узко (!), что почти на весь следующий год обрекли нас на боль и мучения, тут можно понять про что я пишу. Короче мы были в ужасе, но и это еще не конец. Сейчас прошло уже несколько лет и недавно, на улице, случайно встретил старую знакомую, мы разговорились и в ходе разговора выяснилось, что она уже мама и рожала в прошлом году в ЦГБ и тоже у Евсеевой З. П.. Ох как стало мне интересно рассказать все и ее тоже послушать. Как оказалось, история у нее почти такая же, лежала после родов с осложнениями в другой больнице. И врагу не посоветуем идти к такому врачу. И что еще интересно, уже немного позже, мы хотели оставить ей отрицательный отзыв на сайте ЦГБ и что вы думаете, заблокировали! Просто там публикуются (по крайней мере пару лет назад, сейчас не знаю) только хорошие отзывы. А отрицательные не проходят модерацию! Вот такие дела. Уже много позже, мы выяснили, что у Евсеевой, видимо, хорошо рожают те, кто сразу заряжает кучу денег, а обычные люди с 15-20 тысячами руб. просто могут проходить мимо ее кабинета и обращаться к нормальным, ответственным врачам. Короче, уважаемые будущие мамы, учитесь на чужих ошибках. Всех благ!
Зинаида Петровна Троицкая - генерал-директор тяги, первая женщина-машинист
В конце 30-х годов прошлого века Зинаида Троицкая была настоящим символом победившего советского феминизма. Стахановка, первая в мире женщина – машинист паровоза. Её портрет был растиражирован на миллионах плакатов, тысячи советских девочек присылали ей восторженные письма: как стать такой же, как вы?
Троицкая в ответ только смущённо пожимала плечами: для этого надо родиться на железной дороге.
Сама она родилась в депо – на станции Москва-Сортировочная в 1913 году. Здесь работали её родители. Отец был ремонтником, мать – табельщицей.
В депо прошло и её детство. И в то время как все дети играли в песочнице, Зина "песочницы" чистила, помогая отцу: "песочница" – это такой прибор на паровозе для улучшения сцепления колёс с рельсами.
Школу Зинаида окончила в 15 лет, и отец посоветовал поступать в ФЗУ, учиться на слесаря по ремонту паровозов. "В жизни это пригодится," - философски заметил он. Но в училище её приняли неохотно, профессия слесаря-ремонтника считалась сугубо мужской. В группе оказалось 12 парней и лишь одна она девушка. В училище их прозвали «чёртова дюжина».
Зинаида увлеклась слесарным делом. На выпускной экзамен надо было представить какой-либо инструмент, изготовленный собственноручно. И она задумала сделать сложный французский ключ. Её пытались отговорить: не успеешь, мол, выбери что-нибудь попроще. А она отступать не привыкла – сделала всё-таки французский ключ! И её работу оценили высшим баллом.
Группу направили в депо Москва-сортировочная, на всю страну известное как родина «великого почина» – первого коммунистического субботника. Чтобы освоить ремонт паровозов, Зинаида решила поработать на всех участках. Не считала она зазорным поучиться у опытных слесарей.
«А потом по инициативе узлового комитета ВЛКСМ комсомольцы нашего депо стали брать «на штурм» ремонт паровозов, – рассказывала Троицкая. – С радостью оставались после работы, нередко до следующего утра, чтобы вовремя выпустить локомотив. И как-то у нас родилась мысль: на паровозе, отремонтированном по примеру участников первого субботника, отвезти в далёкую Ферганскую долину состав с промышленными товарами. А оттуда привезти хлопок для московских текстильщиков. Паровоз отремонтировали, и комсомольцы Затилов, Масленников, Селемихин повели поезд…»
Зинаида мечтала отправиться на восток, но комсомольское начальство было неумолимым: на стройке Турксиба нужны машинисты, а не девчонки! И тогда Троицкая решила сама стать машинистом, хотя в те годы женщин к паровозам старались вообще не подпускать.
Несмотря на противодействие начальства, она добилась, чтобы её в 1930 году приняли на курсы помощников машиниста. Занятия шли по вечерам – после 12-часовой рабочей смены. Однажды ей пришлось в одиночку менять сорванный шланг, по которому вода подаётся в паровозные котлы. Она даже сама не заметила, как пришла на учёбу в насквозь мокрой одежде.
Она знала устройство паровоза как свои пять пальцев и выпускные экзамены сдала на отлично – единственная с курса. Определили её, правда, не на пассажирский, а на маневровый локомотив. Машинист, с которым она должна была отработать первую смену, зло буркнул: «Иди откуда пришла, у меня и без тебя есть помощник». Но девушка не ушла. А вскоре повезло – её перевели в помощники к немолодому, уже опытному машинисту Андрею Степановичу Ермолаеву. С ним она и стала ездить в рейсы по маршруту Москва – Рязань.
Она полюбила паровоз, как можно полюбить только живое существо. Да он и был для неё живым существом со своим характером – то своенравным, то послушным. Каждый раз к нему надо было найти особый подход. Она знала в нём каждую деталь и могла по звуку определить, что у него «болит».
Машинист стал обучать её управлять паровозом. Трижды подавала она заявление с просьбой разрешить ей сдать экзамен и трижды получала отказ без объяснения причин. Уже начала терять надежду, как неожиданно 8 марта, в день её рождения, Троицкую пригласили в управление Московской дороги, где уже собралась комиссия. Как выяснилось, это Ермолаев настоял, чтобы его помощника допустили наконец к экзамену. И она сдала его успешно.
Доверили ей маневровый локомотив ЧН394, от которого отказывались все машинисты. В депо говорили, что он ведёт себя как строптивый, необъезженный конь. Но Троицкая сумела укротить его нрав. Когда её просили открыть секрет, как это удалось, она в ответ лишь улыбалась: да нет, мол, никакого секрета – любой паровоз заботы и внимания требует. А более пытливым и настойчивым объясняла: «На ЧН394 паровая машина системы «компаунд». Мы с ребятами её изучили, всю сами перебрали, смазали и опробовали. И убедились: всё дело в управлении. Я попробовала помягче брать с места, и результат превзошёл все ожидания. Паровоз стал вполне управляемым, более того, стал брать вдвое больше вагонов, чем считалось для него пределом возможного». В конце концов деповское руководство оценило её старания, и в 1935 году Зинаида Троицкая стала первой в стране женщиной – машинистом паровоза.
Она очень скоро вышла в лидеры, более того, даже посрамила бывалых машинистов, которые пытались убедить, что углю неизбежно сопутствует грязь на паровозе. Её «Зайка», как Зинаида любовно звала свой локомотив З104, был всегда самым чистым в депо. На нём бригада Троицкой показывала удивительные результаты.
– Когда наша бригада добилась 22416 километров межпромывочного пробега, все в депо поражались, – рассказывала она. – Об этом пробеге говорили как о чём-то необычайном. Я же лично убеждена, что любой машинист этого может добиться. Для этого нужно соблюдать три основных условия: содержать машину в образцовом порядке, умело топить и правильно применять антинакипины. У нас в депо многие машинисты тратят более двух часов на одну экипировку паровоза. А наши бригады научились выполнять её за 30 минут. За два с половиной месяца на нашей машине не было ни одной записи ремонта. Лёгкий же ремонт мы выполняем сами. Мой напарник относится к паровозу так же бережно, как и я.
В апреле 1936 года в Кремле Зинаиде Петровне вручили орден Ленина. Этой высокой награды первая в стране женщина-машинист была удостоена, когда ей исполнилось всего 23 года.
Произошло в это время и ещё одно знаменательное событие. Вернее, встреча. Как-то вечером ей предстояло отправиться в очередной рейс, а днём её вызвали в ВЦСПС и там познакомили с председателем профсоюза машинистов и кочегаров Англии мистером Брамлеем. Увидев девушку, он выразил сомнение, что она самостоятельно водит пассажирские поезда, и пожелал отправиться с ней в поездку. Иностранный гость, в прошлом сам машинист, убедился, что Зинаида знает паровоз как свои пять пальцев. И ещё больше поразился, узнав, что ей всего 23 года.
В том же 1936 году она стала машинистом первого класса. И без отрыва от производства окончила вуз и получила диплом инженера-механика.
Но настоящая известность к ней пришла, когда она обратилась к работницам железнодорожного транспорта с призывом «Женщины – на паровоз!». На железных дорогах в то время резко выросли объёмы перевозок, и остро ощущалась нехватка работников ведущих профессий. На призыв откликнулись железнодорожницы всей сети. В её родном депо на курсы машинистов и помощников записались жёны машинистов, работники технических отделов и бухгалтерии. Из них Троицкая решила создать женскую локомотивную бригаду. Выбор пал на помощника машиниста Анну Кошкину и кочегара Марию Федосееву. Девушкам предстояло провести тяжеловесный состав до станции Куровская.
В Куровскую поезд прибыл на 1 час 17 минут раньше графика. С успешным рейсом первую женскую бригаду поздравила газета «Гудок». 
Зинаиду Троицкую первой из женщин назначили начальником паровозного отделения Ленинской железной дороги. В те годы карьера делалась быстро: места руководителей занимала молодёжь "сталинского призыва". Троицкая была символом такого обновления: в том же 1936 году ей вручили в Кремле орден Ленина – как победителю социалистического соревнования, затем она стала делегатом VIII съезда Советов, а после съезда Зинаида Петровна получила предложение возглавить Московскую окружную железную дорогу (МОЖД) – нынешнее кольцо МЦК. По советской табели о рангах, начальник железнодорожной магистрали назывался "генерал-директор тяги" – это звание соответствовало воинскому званию генерала. Троицкая руководила МОЖД в самые трудные годы Великой Отечественнойю войны.
С первого дня войны МОЖД сделалась дорогой первостепенной важности. Мобилизация, подвоз боеприпасов, питания, эвакуация женщин и детей из Москвы – всё шло через Окружную. Также вдоль стального Московского кольца прошёл и первый из трёх рубежей обороны города. Земляные насыпи и рассеянные по всему кругу инженерные сооружения быстро превратились в защитные укрепления для гаубиц, а по дорогам курсировали бронепоезда, которые наносили мощный артиллерийский удар по позициям врага и тут же, не дожидаясь ответного огня, уходили на запасные позиции.
Фашистские "Юнкерсы" каждый день бомбили железную дорогу и охотились на составы с ремонтниками. Все железнодорожники чётко знали немецкий график: сначала прилетали самолёты-разведчики F-189, которые шли так низко, что порой были различимы лица пилотов. Это был знак – через 10 минут после разведчиков прилетали пикирующие бомбардировщики. И ремонтники за 10 минут старались закончить ремонт и переставить ремонтный поезд в другое место, чтобы уберечь его от бомб, а потом вернуться и ещё раз починить дорогу.
Каждый день с ремонтниками выезжала и Зинаида Троицкая, проверявшая, как работает магистраль.
"Московская паника" октября 1941 года – жуткая страница истории Великой Отечественной. Москва пережила страшные дни после того, как утром 15 октября Государственный комитет обороны СССР – после сообщений об оставлении Калуги и Боровска – принял решение об эвакуации Москвы, подготовив к взрыву основные промышленные предприятия и важнейшие объекты.
Слух о том, что правительство покидает столицу, моментально распространился по городу. Люди в страхе бросились на вокзалы штурмовать уходившие на восток поезда.
Один из очевидцев, полковник Павел Коваленко, вспоминал: "На Курском вокзале негде ступить: все лестницы, где можно только поставить ногу, заполнены живыми телами, узлами, корзинами… Кипит возмущение, громко говорят, кричат о предательстве, у рабочих злоба… Ожил в памяти 1919 год – год разгара Гражданской войны, голода, разрухи и тифа".
В Москве не было ни света, ни отопления, ни воды. Закрылись магазины, поликлиники и аптеки. Затем начался грабёж. Разбивали витрины магазинов, вскрывали двери складов. Тащили всё под лозунгом: не оставлять же добро немцам.
Начальник московской милиции Виктор Романченко докладывал в те дни наркому внутренних дел: "Бегство отдельных руководителей предприятий и учреждений сопровождалось крупным хищением материальных ценностей и разбазариванием имущества. Угнано сотни легковых и грузовых автомобилей…" В то же время простые работяги нападали и на начальство: "На заводе № 12 группа рабочих напала на ответственных работников одного из главков Наркомата боеприпасов, ехавших из города Москвы по эвакуации, избила их и разграбила вещи…"
Страх охватил даже аппарат ЦК партии, который требовал от всей страны и от армии: «ни шагу назад! Умереть, но не отступить!»... Чекисты установили, что аппаратчики во время эвакуации бросили на перроне вокзала 13 ящиков с секретными документами.
Для Троицкой четверг 16 октября 1941 года начался как обычно – в пять утра. И хотя она, будучи на восьмом месяце беременности, имела больше других прав на эвакуацию, Зинаида Петровна не оставила рабочего поста. День предстоял тяжёлый: нужно было встречать солдатские эшелоны с Урала и отправлять на восток составы с эвакуированными.
У крыльца дома возле её служебного автомобиля ЗИС-101 стоял её шофер Чернов: он умолял отпустить его, чтобы успеть до подхода немцев забрать из подмосковной деревни жену с малолетним сынишкой. – Я уговорю кого-то из шофёров поехать со мной, чтобы не оставлять машину без присмотра, – сказал Чернов.
А потом, опечаленный, снова появился в кабинете начальника дороги: никто, мол, не согласился ехать – все боятся... Троицкая вспыхнула от возмущения: – Заводи машину – я с тобой поеду.
По дороге им встречались отступавшие части и потоки беженцев, образовавшие непрерывную людскую реку. На мосту произошёл затор, но вместо того чтобы спихнуть с моста застрявшие грузовики и ликвидировать пробку, все первым делом бросались захватывать места в кузове, выбрасывая женщин и детей… Попытались захватить и её ЗИС-101. Несколько человек преградили дорогу служебному автомобилю Зинаиды Троицкой, начальника Московской окружной железной дороги. Кто-то бросился на капот, другие забарабанили по лобовому стеклу. Троицкая выскочила из автомобиля. В руке – служебный пистолет ТТ. Выстрелила два раза в воздух, гаркнула: «Отставить! Разойдись! Застрелю!»
Толпа при виде молодой женщины в распахнутой генеральской шинели удивлённо схлынула назад. Её узнали: да это же стахановка Троицкая, та самая женщина на паровозе! Надо же, все начальники из города бегут, а эта– обратно в город!
К деревне подъехали в темноте, увидели, что там солдаты, а чьи – наши или немцы – непонятно. Зинаида с пистолетом осталась в автомобиле, а Чернов побежал за семьёй. Минуты текли как вечность. Но всё закончилось благополучно. Посадив в машину женщину с ребёнком, Троицкая вернулась на работу.
В депо её встретила тишина: сбежали все. И тогда Троицкая решила сама вести эшелон с солдатами. Шофёр Чернов стал кочегаром.
Вдвоём они провели эшелон от Курского вокзала до станции Серебряный Бор, выгрузили солдат, приняли раненых. Там Зинаида собрала машинистов, ремонтников, организовала работу паровозных бригад.
Казалось, сами небеса помогли тогда стране. 17 октября, как записано в журнале боевых действий штаба группы армий "Центр", на всём участке фронта пошли затяжные дожди. И вермахт встал на два дня, побоявшись утонуть на русских дорогах.
Но пока немцы отдыхали в предвкушении последнего броска на Москву, работники МОЖД, падая от усталости, водили эшелоны с солдатами и боеприпасами.
19 октября 1941 года танки армии "Центр" вновь рванулись на Москву, но их встретили выросшие как из-под земли армии Калининского фронта, принявшие свежее пополнение с Урала. Атаки немцев были отбиты, и 23 октября генерал-фельдмаршал фон Бок подписал директиву о приостановке наступления на Москву.
К тому времени власти уже справились с паникой, безжалостно расстреливая провокаторов и паникёров (да и сам Сталин никуда не уехал из Москвы).
В архиве сохранился любопытный документ. В ноябре 1943 года, накануне очередной годовщины праздника Октябрьской революции, народный комиссар путей сообщения СССР Лазарь Каганович направил на имя Сталина список 142 "особо отличившихся работников железнодорожного транспорта", кому предлагается присвоить звание Героя Советского Союза. Одной из первых была упомянута и Зинаида Троицкая. Её фамилию – единственную из всего списка – Сталин вычеркнул. И вместо неё вписал Кагановича. Почему Сталин так поступил – никому не известно. Возможно, генералиссимусу было неприятно любое напоминание о позорных московских событиях октября 1941 года.
В 1943 году Зинаида Троицкая покинула МОЖД, став ревизором Центрального управления паровозного хозяйства НКПС. Ещё через два года она перешла на пост заместителя начальника Московского метрополитена (он тогда входил в состав МПС), где её организаторские способности нашли новое применение: после окончания войны с новыми силами продолжилось строительство новых веток метро, прежде всего первой очереди Кольцевой линии.
Это был самый успешный период в истории Московского метрополитена. Число линий росло невиданными темпами. Троицкая много занималась бытовыми нуждами подчиненных, вела большую общественную работу. В столичной подземке она трудилась 30 лет до ухода на заслуженный отдых.
В 1975 году Зинаида Петровна ушла на пенсию, через шесть лет в 1981 году она умерла.
По материалам: В.Тихомиров «Женщина, спасшая Москву»
Томская область , РСФСР
Зинаи́да Петро́вна Греча́ная (рум. Zinaida Greceanîi , Зинаида Гречаный; род. 7 февраля ) - молдавский политик, депутат парламента Республики Молдова , председатель фракции Партии социалистов в Парламенте РМ XX созыва, бывший премьер-министр Молдавии ( -).
Биография
Зинаида Гречаная родилась 7 февраля 1956 года в посёлке Металлист Томской области . Её родители были высланы в Сибирь в 1945 году из села Котюжень , попав под определение «неблагонадёжные» после освобождения Молдавии советскими войсками .
Возглавила предвыборный список Партии социалистов Республики Молдова на очередных парламентских выборах 30 ноября 2014 года.
В Парламенте РМ ХХ созыва возглавляет самую многочисленную фракцию - оппозиционной Партии социалистов, в которую входят 25 депутатов.
Избрана членом Комиссии по экономике, бюджету и финансам.
Замужем. Имеет двух детей.
Кабинет Гречаная-1
- Премьер-министр
- Зинаида Гречаная
- Игорь Додон (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Вице-премьер-министр
- Виктор Степанюк (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Андрей Стратан (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Вице-премьер-министр по проблемам коррупции и борьбе с миграцией и торговлей людьми
- Генерал Валентин Межинский
- Министр финансов
- Марианна Дурлештяну (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Владимир Балдович (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Анатолий Городенко (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Василий Урсу (31 марта 2008 - 24 сентября 2008)
- Виолета Иванова (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Лариса Шавга (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Министр здравоохранения
- Лариса Катринич (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Галина Балмош (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Министр культуры и туризма
- Артур Козма (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Валентин Гузнак (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Министр юстиции
- Виталий Пырлог (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Министр внутренних дел
- Генерал Валентин Межинский (31 марта 2008 - 21 октября 2008)
- Генерал Георгий Папук (21 октября 2008 - 10 июня 2009)
- Павел Бучацкий (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Министр обороны
- Виталий Врабье (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Министр реинтеграции
- Василий Шова (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Георгий Дука (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
- Михаил Формузал (31 марта 2008 - 10 июня 2009)
Кабинет Гречаная-2
- Премьер-министр
- Зинаида Гречаная (10 июня 2009 - 14 сентября 2009)
- Виталий Пырлог (14 сентября 2009 - 25 сентября 2009) (и. о.)
- Первый вице-премьер-министр, министр экономики и торговли
- Игорь Додон
- Вице-премьер-министр
- Виктор Степанюк (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Вице-премьер-министр, министр иностранных дел и европейской интеграции
- Андрей Стратан (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Вице-премьер-министр
- Юрий Рошка (16 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр финансов
- Марианна Дурлештяну (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр строительства и развития территории
- Владимир Балдович (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр сельского хозяйства и пищевой промышленности
- Анатолий Городенко (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр транспорта и дорожного хозяйства
- Василий Урсу (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр экологии и природных ресурсов
- Виолета Иванова (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр просвещения и молодёжи
- Лариса Шавга (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр здравоохранения
- Лариса Катринич (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр социальной защиты, семьи и ребёнка
- Галина Балмош (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр культуры и туризма
- Михаил Барбулат (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр местного публичного управления
- Якоб Тимчук (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр юстиции
- Виталий Пырлог (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр внутренних дел
- Генерал Георгий Папук (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр информационного развития
- Павел Бучацкий (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр обороны
- Виталий Врабье (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Министр реинтеграции
- Василий Шова (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Президент Академии наук Молдовы
- Георгий Дука (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
- Глава АТО Гагаузия (Башкан Гагауз Ери)
- Михаил Формузал (10 июня 2009 - 25 сентября 2009)
Напишите отзыв о статье "Гречаная, Зинаида Петровна"
Примечания
Ссылки
- - статья в Лентапедии . 2012 год.
| Предшественник: Василий Тарлев |
Премьер-министр Молдавии
21 марта - 14 сентября |
Преемник: Виталий Пырлог (и. о.) |
|
||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гречаная, Зинаида Петровна
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C"est pour me dire que je n"ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n"est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
