Императоры. Психологические портреты

МОСКОВСКАЯ АКАДЕМИЯ МВД РОССИИ

КАФЕДРА ИСТОРИИ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА

РЕФЕРАТ по ТЕМЕ:

I .

ВЫПОЛНИЛ: Слушатель 3-го курса 311 учебной группы

заочной формы обучения

МА МВД России

лейтенант юстиции

Трофимов А.А.

МОСКВА 2001г

Государственно-правовые реформы Александра I .

Воспитание и взгляды молодого Александра I и юного Павла были во многом схожи. Как и отец, Александр был воспитан в духе идей Просвещения об «истинной», «законной» монар­хии. Его наставником с 1783 г. был швейцарец Ф.-Ц. де Лагарп, профессиональный юрист, последователь энциклопедистов. Для Александра Лагарп был не просто учителем, но и нравственным авторитетом. Документы свидетельствуют, что взгляды Алек­сандра в юности носили довольно радикальный характер: он симпатизировал Французской революции и республиканской форме правления, осуждал наследственную монархию, крепо­стное право, процветавшие при петербургском дворе фавори­тизм и взяточничество. Есть основания полагать, что сама придворная жизнь с ее интригами, вся закулисная сторона «большой политики», которые Александр мог близко наблюдать еще при жизни Екатерины, вызывали у него негодование, чувство отвращения к политике как таковой, желание не при­нимать в ней участия. Так же относился он и к слухам о замысле Екатерины передать ему престол в обход Павла:

«Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклонитьсяот такой несправедливости. Мы с женой спасемся в Америку, будем там свободны и счастливы, и про нас больше не услышат».

И позднее, уже, как кажется, смирившись с необходимостью царствовать, он писал:

«Но когда же придет мой черед, тогда нужно будет трудиться над тем, постепенно, разумеется, чтобы создать народное представительство, которое будучи направляемо, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы и я... удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и до­вольный, видя процветание своего отечества, и наслаждался бы им».

Цит. по: Лихоткин Г. А. Сильвен Марешаль и «За­вещание Екатерины I I». Л., 1974. С. 12.

Таким образом, в отличие от Павла I Александр, вступая на российский престол, не был, видимо, особенно властолюбив и еще не успел отказаться от идеалов молодости (ему было в это время 23 года). Сквозь призму этих идеалов смотрел он и на действия отца, совершенно не сочувствуя ни его целям, ни методам. В 1797 г. он писал своему учителю Лагарпу:

«Мой отец, вступив на престол, захотел все реформировать... Все сразу же было перевернуто с ног на голову. Это только увеличило беспорядок, и без того в слишком сильной степени царивший в делах. <...> Благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами; есть только абсолютная власть, которая творит все без разбора. <...> мое несчастное отечество находится в положении, не поддаю­щемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены».

Цит. по: Сафонов М. М. Проблема реформ в пра­вительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 48-49.

В этом же письме Александр сообщает и об изменении своих планов: сначала осуществить революцию, которая «была бы произведена законной властью», а уж затем удалиться от дел.

Еще в середине 90-х годов вокруг Александра сложился небольшой кружок единомышленников. Это были, во-первых, В. П. Кочубей - племянник екатерининского канцлера графа А. А. Безбородко, во-вторых, князь А. А. Чарторыйский - бо­гатый польский вельможа на русской службе, затем граф А. С. Строганов - сын одного из самых богатых и знатных людей того времени и, наконец, Н. Н. Новосильцев - двою­родный брат Строганова. В этом кружке «молодых друзей» обсуждались пороки Павловского царствования и строились планы на будущее.

Следует, однако, заметить, что жизненный опыт Алексан­дра и членов его кружка был очень различен. Так, Строганов и Кочубей были свидетелями событий в революционной Франции. Первый находился там в самом начале революции со своим гувернером Жильбером Роммом, посещал заседания На­ционального собрания, стал якобинцем и был силой возвращен домой в 1790 г. Второй попал во Францию уже в 1791-1792 гг. после нескольких лет жизни за границей и, в частности, в Англии, где он изучал английскую государственную систему. По возвращении в Россию Кочубей получил назначение послом в Константинополь, где провел еще пять лет. С образователь­ными целями побывал в Англии и князь Адам Чарторыйский, у которого имелся также опыт совсем иного рода: он сражался против России во время второго раздела Польши. Самым стар­шим из участников этого кружка был Н. Н. Новосильцев - ко времени воцарения Александра в 1801 г. ему уже испол­нилось 40 лет. Что же касается Александра, его жизненный опыт ограничивался лишь знанием петербургского двора и негативным восприятием царствования сперва бабки, а затем и отца. В беседах с членами кружка Александр восхищался революционной Францией и выражал наивную веру в возмож­ность создания «истинной монархии» путем преобразований сверху. «Молодые друзья» были настроены более скептически и реалистично, но не разочаровывали великого князя, надеясь извлечь из своего положения определенные выгоды.

Историки много спорили о том, насколько Александр был посвящен в планы заговорщиков против Павла I и, следова­тельно, насколько он повинен в его гибели. Сохранившиеся косвенные свидетельства указывают на то, что скорее всего Александр надеялся, что Павла удастся убедить отречься от престола в его пользу и, таким образом, переворот будет за­конным и бескровным. Свершенное убийство Павла поставило молодого императора совсем в иную ситуацию. С его чувстви­тельностью, романтической верой в справедливость и закон­ность он не мог не воспринять происшедшее как трагедию, омрачившую самое начало его царствования. При этом, если бы Александр получил власть законным путем, руки у него были бы в достаточной степени развязаны. Теперь же он оказался в зависимости от тех, кто преступлением добыл ему трон и кто постоянно оказывал на него давление, напоминая о возможности нового переворота. К тому же за спиной у заговорщиков стояла партия старых екатерининских вельмож («екатерининские старики», как их называли) - влиятельная, многочисленная, с сильными семейными связями. Главным Для этих людей было сохранение прежних порядков, и неслучайно в манифесте Александра! о восшествии на престол он обещал «управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великия».

И действительно, первые указы императора подтверждали это обещание. Уже 13-15 марта 1801 г. были изданы пове­ления о выдаче указов об отставке всем уволенным с военной или гражданской службы без суда, амнистированы члены Смо­ленского кружка, которым возвращены чины и дворянство;

15 марта была объявлена амнистия политическим заключен­ным и беглецам, укрывшимся за границей, снят запрет на ввоз различных промышленных товаров; 31 марта - отменен запрет на деятельность частных типографий и ввоз из-за гра­ницы книг. Наконец, 2 апреля император огласил в Сенате пять манифестов, восстанавливавших в полном объеме дейст­вие жалованных грамот дворянству и городам. Одновременно было объявлено о ликвидации Тайной экспедиции Сената и передаче следствия по политическим делам в учреждения, ведавшие уголовным судопроизводством. Один из манифестов 2 апреля был адресован крестьянам; в нем обещалось не уве­личивать налоги и разрешался вывоз сельскохозяйственных продуктов за границу.

Казалось бы, «старики» должны быть довольны, но реаль­ный смысл манифестов оказался шире простого восстановления екатерининских порядков. Например, изъятие политических дел из непосредственного ведения государя воспринималось в принципе как ограничение его власти. В этом обнаруживалась вторая (не менее существенная, чем первая) цель заговорщи­ков: создать такую государственную систему, которая законо­дательно ограничила бы права любого деспота-государя в поль­зу верхушки аристократии. Контроль за деятельностью монарха, создание механизма, предохраняющего от деспоти­ческих тенденций, вполне отвечали и убеждениям Александра, и потому 5 апреля 1801 г. появился указ о создании Непре­менного совета - законосовещательного органа при государе.

В самом факте создания подобного Совета ничего принци­пиально нового не было: острая необходимость в таком органе ощущалась всеми императорами и императрицами после Пет­ра I. Сперва в царствование Екатерины I и Петра II сущест­вовал Верховный тайный совет, при Анне Иоанновне - Ка­бинет министров, при Елизавете Петровне - Конференция при высочайшем дворе, при Екатерине II - Императорский совет. Однако значение всех этих органов было различным и, что важно, их юридический статус и права не закреплялись обычно в законах. Иначе обстояло дело с Непременным советом. Хотя верховная власть в стране продолжала полностью оставаться в руках государя и за ним сохранялось право издавать законы без согласования с Советом, члены Совета получали возмож­ность следить за деятельностью монарха и подавать представ­ления, т. е. по существу опротестовывать те действия или указы императора, с которыми они были не согласны. Как верно заметил историк М. М. Сафонов, «реальная же роль Совета в управлении страной должна была определиться в зависимости от того, как на практике сложатся взаимоотно­шения членов Совета и монарха» (Сафонов М. М. Указ. соч. С. 82).

Однако помимо взаимоотношений важно было и отношение государя к Совету - насколько серьезно он его воспринимал и насколько собирался с ним считаться. Александр, еще не успевший к этому времени в полной мере научиться лукавству, в котором его стали обвинять позднее, собирался выполнить свои обязательства в точности, и, как показало дальнейшее развитие событий, это была его ошибка. Что же касается взаимоотношений с Советом, то они, в свою очередь, зависели от состава этого органа власти.

Первоначально Совет состоял из 12 человек, преимущест­венно руководителей важнейших государственных учрежде­ний. Это были генерал-прокурор Сената, министр коммерции, государственный казначей, главы Военной и Адмиралтейств-коллегий, военный губернатор Петербурга. Помимо них в Совет вошли доверенные лица императора и главнейшие участники заговора против Павла. В основном все это были люди, сде­лавшие карьеры еще в предыдущие царствования, представи­тели высшей аристократии и бюрократии - те, от кого пона­чалу Александр I зависел в наибольшей степени. Однако такой состав Совета давал надежду избавиться от этой зависимости, потому что екатерининские вельможи оказались там рядом с павловскими, а они не могли не соревноваться между собой за влияние на императора. Довольно быстро государь научился использовать эту ситуацию в своих интересах. Один из мему­аристов вспоминал, как однажды Александр спросил у него, обратил ли он внимание на выражение лиц только что вы­шедших из его кабинета членов Совета А. А. Беклешова и Д. П. Трощинского:

« Не правда ли, что они похожи были на вареных раков? -продолжал император. - Они, без сомнения, по опытности своей, в Делах знающие более всех прочих государственных чиновников, но между ними есть зависть; я приметил это, потому что когда один из них объясняет какое-либо дело, кажется, нельзя лучше; лишь только оное коснется для приведения в исполнение до другого, тот совершенно опровергает мнение первого, тоже на самых ясных, кажется, доказа­тельствах. По неопытности моей в делах я находился в большом затруднении... Я приказал, чтобы... они приходили с докладом ко мне оба вместе и позволяю спорить при себе, сколько им угодно, а из сего извлекаю для себя пользу».

Цит. по: Записки графа Е. Ф. Комаровского. М., 1990. С. 73.

При подобной расстановке сил молодой император мог на­деяться найти среди членов Совета и сторонников более ши­роких реформ, однако разрабатывать план этих реформ он собирался со своими «молодыми друзьями». Основную цель перемен Александр видел в создании конституции, гаранти­рующей его подданным права гражданина, аналогичные сфор­мулированным в знаменитой французской «Декларации прав человека и гражданина». Он, однако, соглашался с мнением, что первоначально следует таким образом реформировать си­стему управления, чтобы гарантировать права собственности.

Между тем, не дожидаясь, когда план реформ будет создан, в мае 1801 г. Александр внес на рассмотрение Непременного совета проект указа о запрещении продажи крепостных без земли. По мысли императора, этот указ должен был стать первым шагом к ликвидации крепостного права. За ним на­мечался следующий - разрешение покупки населенных зе­мель не дворянам с условием, что живущие на этих землях крестьяне будут становиться вольными. Когда в результате появилось бы некоторое количество вольных крестьян, подо­бный порядок продажи земли планировалось распространить и на дворян. Таким образом, замысел Александра был сходен с планом, существовавшим в свое время у Екатерины II (см. главу 6), о чем он скорее всего не знал. При этом император был достаточно осторожен и не раскрывал всех деталей даже самым близким ему людям, но уже на первом этапе ему при­шлось столкнуться с бешеным сопротивлением крепостников.

Не отклонив в принципе предложение императора, что было бы с их стороны попросту невежливо, члены Совета, однако, довольно твердо дали ему понять, что принятие по­добного указа может вызвать как брожение среди крестьянства, так и серьезное недовольство дворян. Совет полагал, что вве­дение подобной меры должно быть включено в систему законов о правах владельцев имений, которую следует разрабатывать.

Иначе говоря, предлагалось отсрочить принятие указа на не­определенный срок. Показательно, что с этим мнением Совета согласились и «молодые друзья» Александра - Строганов и Кочубей. Однако царь не сдался и самолично явился на засе­дание Совета, чтобы защитить свой проект. Состоялась бурная дискуссия, в которой императора поддержал лишь один из членов Совета. Александр, надеявшийся на просвещенность дворянства, подобной реакции, видимо, не ожидал и вынужден был отступить. Единственным результатом этой его попытки ограничить крепостничество стал запрет печатать объявления о продаже крепостных в газетах, который уже вскоре поме­щики научились легко обходить.

Важнейшим следствием неудачи Александра в попытке ре­шения крестьянского вопроса было окончательное перенесение подготовки реформ в кружок «молодых друзей», причем он согласился с их мнением, что работа эта должна вестись втайне, дабы не вызвать излишних кривотолков, а главное, кресть­янских волнений, постоянно возникавших при распростране­нии слухов об изменении законов. Так был создан Негласный комитет, в который вошли Строганов, Кочубей, Чарторыйский, Новосильцев, а позднее и старый екатерининский вельможа граф А. Р. Воронцов.

Уже на первом заседании Негласного комитета выяснилось некоторое расхождение в представлениях о его задачах между императором и его друзьями, которые полагали, что начать надо прежде всего с изучения положения государства, затем осуществить реформу администрации и уж только тогда пе­рейти к созданию конституции. Александр, соглашаясь в прин­ципе с этим планом, желал поскорее заняться непосредственно третьим этапом.

Что же касается официального Непременного совета, то реальным итогом первых месяцев его работы стал проект «Все­милостивейшей грамоты. Российскому народу жалуемой», ко­торый предполагалось обнародовать в день коронации импе­ратора 15 сентября 1801 г. Грамота должна была вновь подтвердить все привилегии дворянства, мещанства и купе­чества, означенные в Жалованных грамотах 1785 г., а также общие для всех жителей страны права и гарантии частной собственности, личной безопасности, свободы слова, печати и совести. Специальная статья грамоты гарантировала неруши­мость этих прав. Одновременно с этим документом был под­готовлен новый проект по крестьянскому вопросу. Автором его стал последний фаворит Екатерины II и один из руководителей переворота 1801 г. П.А. Зубов. Согласно его проекту вновь (как и при Павле I) запрещалась продажа крестьян без земли и устанавливался порядок, по которому государство обязывалось выкупать крестьян у помещиков в случае необ­ходимости, а также оговаривались условия, по которым кре­стьяне могли выкупиться сами.

Третьим проектом, подготовленным к коронации, был про­ект реорганизации Сената. Документ готовился довольно долго, поэтому существовало несколько его вариантов. Суть всехихсводилась, однако, к тому, что Сенат должен был превратиться в орган верховного руководства страной, соединявший испол­нительные, судебные, контрольные и законосовещательные функции.

По существу, все три подготовленных к коронации акта в совокупности представляли собой единую программу превра­щения России в «истинную монархию», о которой мечтал Александр I, однако обсуждение их показало, что единомыш­ленников у царя практически не было. Помимо этого обсуж­дение проектов затруднялось постоянным соперничеством при­дворных группировок. Так, члены Негласного комитета решительно отвергли проект Зубова по крестьянскому вопросу как слишком радикальный и несвоевременный. Проект же реорганизации Сената вызвал в окружении царя целую бурю. «Молодые друзья» императора, объединившись с прибывшим в Россию Лагарпом, доказывали Александру невозможность и вредность какого-либо ограничения самодержавия. В письме к царю Лагарп писал:

«Во имя Вашего народа, государь, сохраните в неприкосновен­ности возложенную на Вас власть, которой Вы желаете воспользоваться только для его величайшего блага. Не дайте себя сбить с пути из-за того отвращения, которое внушает Вам неограниченная власть. Имейте мужество сохранить ее всецело и нераздельно до того момента, когда под Вашим руководством будут завершены необходимые работы и Вы сможете оставить за собой ровно столько власти, сколько необходимо для энергичного правительства».

Цит. по: Сафонов М. М. Указ. соч. С. 163.

Таким образом, люди из ближайшего окружения царя, те, на кого он возлагал свои надежды, оказались большими мо­нархистами, чем он сам. В результате единственным доку­ментом, опубликованным в день коронации, стал манифест, все содержание которого свелось к отмене рекрутского набора на текущий год и уплаты 25 копеек подушного сбора.

Почему же так случилось, что царь-реформатор фактически оказался в одиночестве, т. е. в ситуации, когда никакие серь­езные реформы были уже невозможны? Первая причина - та же, что и несколькими десятилетиями ранее, когда свой план реформ осуществляла Екатерина II: дворянство - главная опо­ра и гарант стабильности трона, а следовательно, и вообще политического режима - не желало поступиться и толикой своих привилегий, в защите которых готово было идти до конца. Когда после восстания Пугачева дворянство сплотилось вокруг императорского престола и Екатерина поняла, что пе­реворота ей можно не опасаться, она сумела осуществить ряд преобразований, решительных настолько, насколько это было возможно без опасения нарушить политическую стабильность. В начале XIX в. в крестьянском движении наметился опреде­ленный спад, что усилило позиции оппонентов Александра и давало им возможность пугать молодого царя крупными по­трясениями. Вторая важнейшая причина была связана с раз­очарованием значительной части образованных людей не толь­ко в России, но и во всей Европе в действенности идей Просвещения. Кровавые ужасы Французской революции стали для многих своего рода отрезвляющим холодным душем. Воз­никла боязнь, что какие-либо перемены, реформы, и в осо­бенности ведущие к ослаблению царской власти, могут в ко­нечном счете обернуться революцией.

Есть и еще один вопрос, который нельзя не задать: почему Александр I не решился в день своей коронации опубликовать хотя бы один из трех подготовленных документов - тот, о котором, как кажется, особых споров не было,- Грамоту Рос­сийскому народу? Вероятно, император сознавал, что Грамота, не будучи подкрепленной другими законодательными актами, осталась бы простой декларацией. Именно поэтому она и не вызывала возражений. Следовало или публиковать все три документа вместе, или не публиковать ничего. Александр из­брал второй путь, и это, конечно, было его поражением. Однако несомненным положительным итогом первых месяцев царст­вования стал приобретенный молодым императором полити­ческий опыт. Он смирился с необходимостью царствовать, но и планы реформ не оставил.

По возвращении из Москвы с коронационных торжеств на заседаниях Негласного комитета царь вновь вернулся к кре­стьянскому вопросу, настаивая на издании указа, запрещающего продавать крестьян без земли. Царь решился раскрыть и второй пункт плана - разрешить продажу населенных зе­мель недворянам. И вновь эти предложения вызвали резкие возражения «молодых друзей». На словах они полностью со­глашались с осуждением практики продажи крестьян без зем­ли, но по-прежнему пугали царя дворянским мятежом. Это был сильный аргумент, который не мог не подействовать. В результате и этот раунд реформаторских попыток Александра закончился минимальным результатом: 12 декабря 1801 г. появился указ, разрешавший недворянам покупать земли, но без крестьян. Таким образом, монополия дворянства на вла­дение землей была нарушена, но столь нечувствительно, что взрыва недовольства можно было не опасаться. Как отмечает М. М. Сафонов, это была «первая брешь в корпусе незыблемых дворянских привилегий».

Следующие шаги Александра I были связаны с реоргани­зацией государственного управления и соответствовали сло­жившейся в этой сфере практике предшествующих царство­ваний. В сентябре 1802 г. серией указов была создана система из восьми министерств: Военного, Военно-морского, Иностран­ных дел. Внутренних дел. Коммерции, Финансов, Народного просвещения и Юстиции, а также Государственного казначей­ства на правах министерства. Министры и главноуправляющие на правах министров образовывали Комитет министров, в котором каждый из них обязывался выносить на обсуждение свои всеподданнейшие доклады императору. Первоначально статус Комитета министров был неопределенным, и лишь в 1812 г. появился соответствующий документ.

Одновременно с созданием министерств была осуществлена и сенатская реформа. Указом о правах Сената он определялся как «верховное место империи», чья власть ограничивалась лишь властью императора. Министры должны были подавать в Сенат ежегодные отчеты, которые тот мог опротестовывать перед государем. Именно этот пункт, с восторгом встреченный верхушкой аристократии, уже через несколько месяцев стал причиной конфликта царя с Сенатом, когда была сделана попытка опротестовать доклад военного министра, уже утвер­жденный императором, причем речь шла об установлении сроков обязательной службы дворян, не выслуживших офи­церского чина. Сенат усмотрел в этом нарушение дворянских привилегий. В результате конфликта последовал указ от 21 марта 1803 г., запрещавший Сенату делать представления на вновь изданные законы. Таким образом Сенат был фактически низведен до прежнего положения. В 1805 г. он был вновь преобразован, на сей раз в чисто судебное учреждение с не­которыми административными функциями. Главным же ор­ганом управления стал, по сути, Комитет министров.

Инцидент с Сенатом в значительной мере предопределил дальнейшее развитие событий и планы императора. Превратив Сенат в представительный орган с широкими правами, Алек­сандр сделал то, от чего отказался годом раньше. Теперь он убедился, что исключительно дворянское представительство без правовых гарантий другим сословиям становится для него только преградой, добиться чего-либо можно, только сконцен­трировав всю власть в своих руках. По сути, Александр пошел по тому пути, на который с самого начала его толкали «мо­лодые друзья» и старый наставник Лагарп. По-видимому, к этому времени и сам император ощутил вкус власти, ему надоели постоянные поучения и нотации, непрекращающиеся споры его окружения, за которыми легко угадывалась борьба за власть и влияние. Так, в 1803 г. в споре с Г. Р. Державиным, бывшим в это время генерал-прокурором Сената, Александр произнес знаменательные слова, которые едва ли можно было услышать от него раньше: «Ты меня всегда хочешь учить, я гамодержавный государь и так хочу» (Державин Г. Р. Указ. соч. С. 465).

Начало 1803 г. ознаменовалось и некоторыми сдвигами в решении крестьянского вопроса. На сей раз инициатива ис­ходила из лагеря сановной аристократии от графа С. П. Ру­мянцева, пожелавшего отпустить своих крестьян на волю и просившего установить для этого законный порядок. Обраще­ние графа было использовано как предлог для издания 20 фев­раля 1803 г. Указа о свободных хлебопашцах:

«Указ его императорского величества самодержца всероссий­ского из Правительствующего Сената.

По именному его императорского величества высочайшему указу, данному Правительствующему Сенату минувшего февраля в 20-й деньзасобственноручным его величества подписанием, в котором изображено:

Действительный тайный советник граф Сергей Румянцев, изъявив желание некоторым из крепостных его крестьян при увольнении их /твердить в собственность продажею или на других добровольных условиях участки из принадлежащих ему земель, испрашивал, чтоб условия таковые, добровольно заключаемые, имели то же законное действие и силу, какое прочим крепостным обязательствам присвоено, и чтоб крестьяне, таким образом уволенные, могли оставаться в со­стоянии свободных земледельцев, не обязываясь входить в другой род жизни.

Находя, с одной стороны, что по силе существующих законов, как то: по манифесту 1775" и указу 12 декабря 1801 2 годов, увольнение крестьян и владение уволенным землею в собственность дозволено, а с другой, что утверждение таковое земель в собственность может во многих случаях представить помещикам разные выгоды и иметь по­лезное действие на ободрение земледелия и других частей государ­ственного хозяйства, мы считаем справедливым и полезным как ему, графу Румянцеву, так и всем, кто из помещиков последовать примеру его пожелает, распоряжение таковое дозволить; а дабы имело оно законную свою силу, находим нужным постановить следующее:

1) Если кто из помещиков пожелает отпустить благоприобретенных или родовых крестьян своих поодиночке или и целым селением на волю и вместе с тем утвердить им участок земли или целую дачу, то сделав с ними условия, какие по обоюдному согласию признаются лучшими, имеет представить их при прошении своем через губернского дворянского предводителя к министру внутренних дел для рассмотрения и представления нам; и если последует от нас решение, желанию его согласное, тогда предъявятся сии условия в Гражданской палате и запишутся у крепостных дел со взносом узаконенных пошлин.

2) Таковые условия, сделанные помещиком с его крестьянами и у крепостных дел записанные, сохраняются как крепостные обязательства свято и нерушимо. По смерти помещика законный его наследник, или наследники, вступает во все обязанности и права, в сих условиях означенные. <...>

4) Крестьяне и селения, от помещиков по таковым условиям с землею отпускаемые, если не пожелают войти в другие состояния, могут оставаться на собственных их землях земледельцами и сами по себе составляют особенное состояние свободных хлебопашцев.

5) Дворовые люди и крестьяне, кои доселе отпущаемы были лично на волю с обязательством избрать род жизни, могут в положенный законами срок вступить в сие состояние свободных земледельцев, если приобретут себе земли в собственность. Сие распространяется и на тех из них, кои находятся уже в других состояниях и перейти в земледельческое пожелают, приемля на себя и все обязанности оного».

Цит. по: Российское законодательство Х-ХХ вв. М., 1988. Т. 6. С. 32-33.

Примечания

1 Манифест 17 марта 1775 г. разрешал отпущенным на волю крестьянам оставаться свободными и записываться в сословие мещан и купечества.

КОММЕНТАРИИ

Начальная часть указа намеренно построена так, чтобы показать, что ини­циатива издания исходит от дворянства, отвечает его интересам и не противо­речит уже существующему законодательству. Действительно, получивший воль­ную крестьянин и прежде мог записаться в мещанство и после этого стать владельцем земли, но тогда он переставал быть земледельцем. Указом же 1803 г. фактически создавалась новая социальная категория свободных хлебо­пашцев, владеющих землей по праву частной собственности (этим они отличались от государственных крестьян). Условия, на которых должно было происходить освобождение, определялись взаимным договором крестьян с помещиком - оно могло быть как бесплатным, так и за выкуп. Отмечая полезность начинания Румянцева, царь пытался поощрить к этому и других помещиков.

Указ о свободных хлебопашцах имел важное идеологическое значение: в нем впервые утверждалась возможность освобож­дения крестьян с землей за выкуп. Это положение легло затем в основу реформы 1861 г. Одобряя намерения Румянцева, пра­вительство выражало и свое отношение к крестьянской про­блеме в целом. По всей видимости, Александр возлагал на указ большие надежды: ежегодно в его канцелярию подавались ведомости о числе крестьян, переведенных в эту категорию. Практическое применение указа должно было показать, на­сколько в действительности дворянство готово расстаться со своими привилегиями. Результаты обескураживали: по новей­шим данным, за все время действия указа было освобождено 111 829 душ мужского пола, т. е. примерно 2% всех крепостных.

Спустя год правительство сделало еще один шаг: 20 февраля 1804 г. появилось «Положение о лифляндских крестьянах». Ситуация с крестьянским вопросом в Прибалтике была не­сколько иной, чем в России, поскольку продажа крестьян без земли там была запрещена. Новое положение закрепляло ста­тус «дворохозяев» как пожизненных и наследственных арен­даторов земли и предоставляло им право выкупить свой уча­сток в собственность. Согласно положению «дворохозяева» освобождались от рекрутской повинности, а телесному нака­занию могли быть подвергнуты лишь по приговору суда. Вско­ре основные положения нового закона были распространены и на Эстляндию. Таким образом, в прибалтийской деревне создавался слой зажиточного крестьянства.

В октябре 1804 г. здесь было введено указом еще одно новшество: выходцам из купечества, дослужившимся до чина 8 класса, разрешалось покупать населенные земли и владеть ими на основе договора с крестьянами. Иначе говоря, куплен­ные таким образом крестьяне переставали быть крепостными и становились вольными. Это был как бы усеченный вариант первоначальной программы ликвидации крепостного права. Однако такими полумерами конечная цель не могла быть достигнута. Говоря о попытках решения крестьянского вопроса в первые годы царствования Александра I, следует упомянуть и о том, что в это время прекратилась практика пожалования государственных крестьян помещикам. Правда, около 350 тыс. казенных крестьян были переданы во временную аренду.

Наряду с попытками решить важнейшие вопросы жизни России правительство Александра I осуществило крупные ре­формы в сфере народного образования. 24 января 1803 г. царь утвердил новое положение об устройстве учебных заведений. Территория России была разделена на шесть учебных округов, в которых создавались четыре разряда учебных заведений:

приходские, уездные, губернские училища, а также гимназии и университеты. Предполагалось, что все эти учебные заведе­ния будут пользоваться единообразными учебными програм­мами, а университет в каждом учебном округе - представлять собой высшую ступень образования. Если до этого в России существовал лишь один университет - Московский, основан­ный в 1755 г., то в 1802 г. был восстановлен Дерптский уни­верситет (ныне Тартуский университет в Эстонии), а в 1803 г. - открыт университет на базе существовавшей еще с XVI в. Главной школы Великого княжества Литовского в Вильно (ныне столица Литвы г. Вильнюс). В 1804 г. были основаны Харьковский и Казанский университеты. Тогда же был открыт Педагогический институт в Петербурге, позднее переименованный в Главный педагогический институт, а с 1819 г. преобразованный в университет. Помимо этого откры­вались привилегированные учебньк заведения: в 1805 г. - Демидовский лицей в Ярославле, а в 1811 г. - знаменитый Царскосельский лицей, среди первых воспитанников которого был А. С. Пушкин. Были созданы и специализированные вы­сшие учебные заведения - Московское коммерческое училище (1804 г.). Институт путей сообщения (1810 г.). Таким образом, при Александре I была продолжена и скорректирована начатая Екатериной II работа по созданию системы народного образо­вания. По-прежнему, однако, образование оставалось недо­ступным для значительной части населения, прежде всего крестьян. Но продолжение реформы в этой сфере объективно отвечало потребностям общества в грамотных, квалифициро­ванных специалистах.

Первый этап реформ Александра I окончился в 1803г., когда стало ясно, что нужно искать новые пути и формы их осуществления. Императору понадобились и новые люди, не так тесно связанные с верхушкой аристократии и безраздельно преданные лишь ему лично. Выбор царя (как оказалось впос­ледствии, роковой) остановился на А. А. Аракчееве, сыне не­богатого и незнатного помещика, в прошлом любимце Павла I, известном своей преданностью «без лести», что значилось на его гербе.

В царствование Павла Аракчеев был петербургским город­ским комендантом и занимался в основном вопросами, свя­занными с реорганизацией армии, ретиво насаждая в ней прусские порядки; однако после 1799 г. попав в опалу, посе­лился в своем имении. Александр, по-видимому, считал Арак­чеева опытным военным организатором (Аракчеев окончил Сухопутный шляхетный и Артиллерийский корпуса - вы­сшие военные учебные заведения того времени) и уж во всяком случае прекрасным исполнителем. А поскольку на первый план в это время выдвинулись проблемы внешнеполитические и Россия начала готовиться к войне с Францией, такой человек был царю необходим. Вызвав Аракчеева в Петербург, импе­ратор назначил его инспектором артиллерии, поручив подго­товить этот род войск к войне; и он достаточно успешно справился с этой задачей. Постепенно роль Аракчеева стано­вилась все более значительной, он превратился в доверенное лицо императора, а в 1807 г. последовал императорский указ, по которому повеления, объявляемые Аракчеевым, приравни­вались к именным императорским указам. Но если основным направлением деятельности Аракчеева было военно-полицей­ское, то для разработки планов новых реформ нужен был иной человек. Им стал М. М. Сперанский.

Сын сельского священника Сперанский не только, как и Аракчеев, не принадлежал к аристократии, но даже не был дворянином. Он родился в 1771 г. в деревне Черкутино Вла­димирской губернии, учился сперва во Владимирской, затем в Суздальской и, наконец, в Петербургской семинарии. По окончании ее был оставлен там в качестве преподавателя и лишь в 1797 г. начал свою служебную карьеру в чине титу­лярного советника в канцелярии генерал-прокурора Сената князя А. Б. Куракина. Карьера эта была в полном смысле слова стремительной: уже через четыре с половиной года Спе­ранский имел чин действительного статского советника, рав­ный генеральскому званию в армии и дававший право на потомственное дворянство.

В первые годы царствования Александра I Сперанский еще оставался в тени, хотя уже готовил некоторые документы и проекты для членов Негласного комитета, в частности по министерской реформе. После осуществления реформы он был переведен на службу в Министерство внутренних дел. В 1803 г. по поручению императора Сперанский составил «Записку об устройстве судебных и правительственных учреждений в Рос­сии», в которой проявил себя сторонником конституционной монархии, создаваемой путем постепенного реформирования общества на основе тщательно разработанного плана. Однако практического значения Записка не имела. Лишь в 1807 г. после неудачных войн с Францией и подписания Тильзитского мира, в условиях внутриполитического кризиса Александр I вновь обратился к планам реформ.

Много лет спустя, в 1834 г., А. С. Пушкин записал в своем дневнике:

«В прошлое воскресенье обедал я у Сперанского. <...> Я говорил ему о прекрасном начале царствования Александра: Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении Зла и Блага. Он отвечал комплиментами и советовал мне писать историю моего времени».

Цит. по: Пушкин А. С. Указ. соч. Т. VIII. С. 33.

Взгляд Пушкина отражает общее мнение того времени. Но почему именно на Аракчеева и Сперанского пал выбор импе­ратора и чем они были для него? Прежде всего - послушными исполнителями воли монарха, который пожелал превратить двух не знатных, но лично преданных ему людей во всесиль­ных министров, с чьей помощью он надеялся осуществить свои планы. Оба они были, по существу, усердными и стара­тельными чиновниками, не зависимыми в силу своего проис­хождения от той или иной группировки сановной аристокра­тии. Аракчеев должен был предохранить трон от дворянского заговора, Сперанский - разработать и претворить в жизнь план реформ на основе идей и принципов, подсказанных им­ператором.

Новую роль Сперанский получил не сразу. Сперва, как свидетельствовал он сам, император поручал ему некоторые «частные дела». Уже в 1807 г. Сперанского несколько раз приглашают на обед ко двору, осенью этого года он сопро­вождает Александра в Витебск на военный смотр, а год спустя - в Эрфурт на встречу с Наполеоном. Это был уже знак высокого доверия. Впоследствии в письме к Александру Спе­ранский вспоминал:

«В конце 1808 года, после разных частных дел Ваше величество начали занимать меня постояннее предметами высшего управления, теснее знакомить с образом Ваших мыслей... и нередко удостаивая провождать со мною целые вечера в чтении разных сочинений, к сему относящихся. Изо всех сих упражнений, из стократных, может быть, разговоров и рассуждении Вашего величества надлежало, наконец, составить одно целое. Отсюда произошел план всеобщего государст­венного образования».

Цит. по: Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 1. Ч. 2. С. 191.

Таким образом, план реформ, составленный Сперанским в виде обширного документа под названием «Введение к Уло­жению государственных законов», был как бы изложением мыслей, идей и намерений самого государя. Как верно замечает современный исследователь этой проблемы С. В. Мироненко, «самостоятельно, без санкции царя и его одобрения, Сперан­ский никогда не решился бы на предложение мер, чрезвычайно радикальных в условиях тогдашней России» (Мироненко С. В. Самодержавие и реформы: Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989. С. 29). Что же это были за меры?

Прежде всего Сперанский настаивал на тождестве истори­ческих судеб России и Европы, тех процессов, которые в них происходили; со времени установления в России самодержавия при Иване Грозном «напряжение общественного разума к свободе политической всегда, более или менее, было приметно». Первые попытки изменить политический строй произошли при вступлении на престол Анны Иоанновны («затейка вер-ховников», см. главу 3) и в царствование Екатерины II, когда она созвала Уложенную комиссию. Но «толпа сих законода­телей не понимала ни цели, ни меры своего предназначения, но едва ли было между ними одно лицо, один разум, который бы мог стать на высоте сего звания», и в результате лишь «грамоты дворянству и городам остались единственными па­мятниками великих ее замыслов». Отчего так произошло? Да потому, что «начинания при императрице Анне и Екатери­не II, очевидно, были преждевременны». Теперь же время для серьезных перемен настало. Об этом свидетельствует состояние общества, в котором исчезло уважение к чинам и титулам, подорван авторитет власти и «все меры правительства, требующие не физического, но морального повиновения, не могут иметь действия», а «дух народа страждет в беспокойствии». Причина этих явлений не в ухудшении положения народа, ибо «все вещи остались в прежнем почти положении», а в том, что царит «выражение пресыщения и скуки от настоящего порядка вещей». Что же делать? Есть два выхода из положения.

Первый состоит в том, чтобы «облечь правление самодер­жавное всеми... внешними формами закона, оставив в существе ему ту же силу», и тогда «все установления так должны быть соображены, чтобы они в мнении народном казались дейст­вующими, но никогда не действовали бы на самом деле». Этот путь ведет к «самовластию», т. е. к деспотизму, который об­речен на гибель.

Другой путь в том, чтобы «учредить державную власть на законе не словами, но самим делом». Для этого необходимо осуществить подлинное разделение властей, создав независи­мые друг от друга законодательную, судебную и исполнитель­ную власти. Законодательная власть осуществляется через си­стему выборных органов - дум, начиная с волостных и до Государственной думы, без согласия которой самодержец не должен иметь право издавать законы, за исключением тех случаев, когда речь идет о спасении отечества. Государственная дума осуществляет контроль за исполнительной властью - правительством, министры которого ответственны перед ней за свои действия. Отсутствие такой ответственности - главный недостаток министерской реформы 1802 г. За императором ос­тается право распустить думу и назначить новые выборы. Члены губернских дум избирают высший судебный орган стра­ны - Сенат. Вершиной государственной системы является Го­сударственный совет, где «все действия части законодательной, судной и исполнительной в главных их отношениях соединя­ются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются». Члены Государственного совета назначаются го­сударем, который сам в нем председательствует. В Совет входят министры и другие высшие должностные лица.

Не обошел Сперанский и проблему гражданских прав. Он полагал, что ими должно быть наделено все население страны, включая крепостных. К числу таких прав он отнес невозмож­ность наказания кого-либо без решения суда. Однако полити­ческими правами, т. е. правом участия выборах, предпола­галось наделить лишь два первых сословия государства - дворянство и купечество. Право быть избранным в предста­вительные органы ограничивалось имущественным цензом.

Уже из этого ясно, что проект Сперанского не предполагал ликвидации крепостного права. Как бы ни относился к нему сам автор, он не мог не понимать, что, по замечанию историка С. Б, Окуня, «сохранение крепостного права являлось в тот момент исходным положением всякого проекта, рассчитанного не на послеобеденное чтение монарха, а на практическую реализацию» (Окунь С. Б. Указ. соч. С. 192). Сперанский по­лагал, что отменить крепостное право единовременным зако­нодательным актом невозможно, но следует создавать условия, при которых помещикам самим станет выгодно отпускать крестьян на волю.

Предложения Сперанского содержали и план поэтапного осуществления реформ. Первым шагом предполагалось учреж­дение в начале 1810 г. Государственного совета, которому дол­жно было быть поручено обсуждение предварительно состав­ленного «Гражданского уложения», т. е. законов об основных правах сословий, а также финансовой системы государства. Обсудив «Гражданское уложение», Совет приступил бы к изу­чению законов об исполнительной и судебной власти. Все эти документы в совокупности должны были составить к маю 1810 г. «Государственное уложение», т. е. собственно консти­туцию, после чего можно было бы приступить к выборам депутатов. Таким образом, заключал Сперанский: «Если бог благословит все сии начинания, то к 1811-му году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия воспримет но­вое бытие и совершенно во всех частях преобразится» (Спе­ранский М.М. Проекты и записки. М.; Л., 1961. С. 144-237).

Реализация плана Сперанского должна была превратить Россию в конституционную монархию, где власть государя была бы ограничена двухпалатным законодательным органом парламентского типа. Некоторые историки полагают даже воз­можным говорить о переходе к буржуазной монархии, однако, поскольку проект сохранял сословную организацию общества и тем более крепостное право, это неверно.

Претворение плана Сперанского в жизнь началось уже в 1809 г. В апреле и октябре появились указы, по которым, во-первых, прекратилась практика приравнивания придвор­ных званий к гражданским, позволявшая сановникам пере­ходить с придворной службы на высшие должности в госу­дарственном аппарате, а во-вторых, вводился обязательный образовательный ценз для гражданских чинов. Это должно было упорядочить деятельность государственного аппарата, сделать ее более профессиональной.

В соответствии с намеченным уже в первые месяцы 1810 г. состоялось обсуждение проблемы регулирования государствен­ных финансов. Сперанский составил «План финансов», кото­рый лег в основу царского манифеста 2 февраля. Основная цель документа заключалась в ликвидации бюджетного дефи­цита, прекращении выпуска обесценившихся ассигнаций и увеличении налогов, в том числе на дворянские имения. Меры эти дали результат, и уже в следующем году дефицит бюджета сократился, а доходы государства возросли.

Одновременно в течение 1810 г. Государственный совет об­суждал подготовленный Сперанским проект «Уложения граж­данских законов» и даже одобрил первые две его части. Однако осуществление следующих этапов реформы затянулось. Лишь летом 1810 г. началось преобразование министерств, завершив­шееся к июню 1811 г.: было ликвидировано Министерство коммерции, созданы министерства полиции и путей сообще­ния, а также ряд новых Главных управлений.

В начале 1811 г. Сперанский представил и новый проект реорганизации Сената. Суть этого проекта в значительной мере отличалась от того, что планировалось первоначально. На сей раз Сперанский предлагал разделить Сенат на два - прави­тельствующий и судебный, т. е. разделить его административ­ные и судебные функции. Предполагалось, что члены Судебного сената должны были частично назначаться государем, а час­тично избираться от дворянства. Но и этот весьма умеренный проект был отвергнут большинством членов Государственного совета, и, хотя царь все равно утвердил его, реализован он так и не был. что же касается создания Государственной думы, то о ней, как кажется, в 1810-1811 гг. и речи не было. Таким образом, едва ли не с самого начала реформ обнару­жилось отступление от первоначального их плана, и не слу­чайно в феврале 1811 г. Сперанский обратился к Александру I с просьбой об отставке.

В чем же причины новой неудачи реформ? Почему, как пишет С. В. Мироненко, «верховная власть оказалась не в состоянии провести коренные реформы, которые явно назрели и необходимость которых была вполне очевидна наиболее даль­новидным политикам»? (Мироненко С. В. Указ. соч. С. 32).

Причины, по существу, обнаруживаются те же, что и на предыдущем этапе. Уже само возвышение Сперанского, пре­вращение его - выскочки, «поповича» - в первого министра вызывали зависть и злобу в придворных кругах. В 1809 г. после указов, регламентировавших государственную службу, ненависть к Сперанскому еще более усилилась и, по его соб­ственному признанию, он стал объектом насмешек, карикатур и злобных выпадов: ведь подготовленные им указы посягали на давно установившийся и очень удобный для дворянства и чиновничества порядок. Когда же был создан Государственный совет, всеобщее недовольство достигло апогея. В письме к императору Сперанский писал:

«...Я слишком часто и на всех почти путях встречаюсь и с страстями, и с самолюбием, и с завистью, а еще более с неразумием. <...> Толпа вельмож, со всею их свитою, с женами и детьми, меня, заключенного в моем кабинете, одного, без всяких связей, меня, ни по роду моему, ни по имуществу не принадлежащего к их сословию, целыми родами преследуют как опасного уновителя. Я знаю, что боль­шая их часть и сами не верят сим нелепостям; но, скрывая собственные их страсти под личиною общественной пользы, они личную свою вражду стараются украсить именем вражды государственной; я знаю, что те же самые люди превозносили меня и правила мои до небес, когда предполагали, что я во всем с ними буду соглашаться...»

Цит. по: Томсинов В. А. Светило российской бю­рократии: Исторический портрет М. М. Сперанско­го. М., 1991. С.168-169.

А вот другое свидетельство - современника Сперанского Д. П. Рунича:

«Самый недальновидный человек понимал, что вскоре наступят новые порядки, которые перевернут верх дном весь существующий строй. Об этом уже говорили открыто, не зная еще, в чем состоит угрожающая опасность. Богатые помещики, имеющие крепостных, те­ряли голову при мысли, что конституция уничтожит крепостное право и что дворянство должно будет уступить шаг вперед плебеям. Недо­вольство высшего сословия было всеобъемлющее».

Цит. по: Мироненко С. В. Указ. соч. С. 36.

Высказывание Рунича ясно показывает, до какой степени дворянство боялось любых перемен, справедливо подозревая, что в конечном итоге эти перемены могут привести к ликви­дации крепостного права. Даже поэтапный характер реформ и то, что на самом деле они не посягали на главную привилегию дворянства, да и вообще их подробности держались в секрете, не спасло положения. Результатом было всеобщее недовольство;

иначе говоря, как и в 1801-1803 гг., Александр I оказался перед опасностью дворянского бунта. Дело осложнялось и внеш­неполитическими обстоятельствами - приближалась новая война с Наполеоном.

Возможно, отчаянное сопротивление верхушки дворянства, интриги и доносы на Сперанского (его обвиняли в масонстве, в революционных убеждениях, в том, что он французский шпион, сообщали о всех неосторожных высказываниях в адрес государя) в конечном счете все же не возымели бы действия на императора, если б весной 1811 г. лагерь противников ре­форм не получил вдруг идейно-теоретического подкрепления совсем с неожиданной стороны. В марте этого года Александр посетил Тверь, где жила его сестра великая княгиня Екатерина Павловна. Здесь, в Твери, вокруг великой княгини, женщины умной и образованной, сложился кружок людей недовольных либерализмом Александра и в особенности деятельностью Спе­ранского. Среди посетителей салона Екатерины Павловны был и Н. М. Карамзин, замечательный русский историк, читавший здесь первые тома своей «Истории государства Российского». Великая княгиня представила Карамзина государю, и писатель передал ему «Записку о древней и новой России» - своего рода манифест противников перемен, обобщенное выражение взглядов консервативного направления русской общественной мысли.

По мнению Карамзина, самодержавие - единственно воз­можная для России форма политического устройства. На воп­рос, можно ли хоть какими-то способами ограничить самовла­стие в России, не ослабив спасительной царской власти,- он отвечал отрицательно. Любые перемены, «всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости». Однако, признавал Карамзин, «сде­лано столько нового, что и старое показалось бы нам теперь опасною новостью: мы уже от него отвыкли, и для славы государя вредно с торжественностью признаваться в десяти­летних заблуждениях, произведенных самолюбием его весьма неглубокомысленных советников... надобно искать средств, пригоднейших к настоящему». Спасение же автор видел в традициях и обычаях России и ее народа, которым вовсе не нужно брать пример с Западной Европы и прежде всего Фран­ции. Одна из таких традиционных особенностей России - крепостничество, возникшее как следствие «естественного пра­ва». Карамзин спрашивал:

«И будут ли земледельцы счастливы, освобожденные от власти господской, но преданные в жертву их собственным порокам, откуп­щикам и судьям бессовестным? Нет сомнения, что крестьяне благо­разумного помещика, который довольствуется умеренным оброком или десятиною пашни на тягло, счастливее казенных, имея в нем бдитель­ного попечителя и сторонника».

Цит. по: Карамзин Н. М. Записка о древней и но­вой России. М., 1991. С. 73.

Как видим, ничего принципиально нового в Записке Ка­рамзина не содержалось: многие его аргументы и принципы были известны еще в предшествующем столетии. Неоднократ­но слышал их, по-видимому, и государь. Однако на сей раз эти взгляды были сконцентрированы в одном документе, на­писанном живо, ярко, убедительно, на основе исторических фактов и (что, может быть, было для императора самым глав­ным) человеком, не близким ко двору, не облеченным властью, которую бы он боялся потерять. Насколько в действительности все это подействовало на Александра, неизвестно. С Карамзи­ным он простился холодно и даже не взял текст Записки с собой. Правда, вернувшись в Петербург, в беседе с французским послом он упомянул о том, что познакомился в Твери с очень разумными людьми, но такая оценка еще не означала согла­сия. Важнее было другое: Александр конечно понимал, что неприятие его политики охватило широкие слои общества и голос Карамзина был голосом общественного мнения.

Развязка наступила в марте 1812 г., когда Александр I объявил Сперанскому о прекращении его служебных обязан­ностей, и он был сослан в Нижний Новгород. Судя по всему, к этому времени давление на императора усилилось, а полу­чаемые им доносы на Сперанского приобрели такой характер, что было просто невозможно и далее оставлять их без внима­ния. Александра вынуждали назначить официальное рассле­дование деятельности своего ближайшего сотрудника, и, веро­ятно, он так бы и поступил, если бы хоть немного поверил наветам. Вместе с тем самоуверенность Сперанского, его не­осторожные высказывания, о которых немедленно становилось известно императору, его стремление самостоятельно решать все вопросы, оттесняя государя на второй план,- все это пе­реполнило чашу терпения и послужило причиной отставки и ссылки Сперанского.

Так закончился еще один этап царствования АлександраI, а вместе с ним и одна из наиболее значительных в русской истории попыток осуществить радикальную государственную реформу. Спустя несколько месяцев после этих событий нача­лась Отечественная война с Наполеоном, завершившаяся из­гнанием французов из России, за которым последовали загра­ничные походы русской армии. Прошло несколько лет, прежде чем проблемы внутренней политики вновь привлекли внима­ние императора.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Хрестоматия по истории государства и права. Под ред. Черниловского З.М. М., 1994 год.

2. Карамзин Н. М. Записка о древней и но­вой России. М., 1991 год.

3. Томсинов В. А. Светило российской бю­рократии: Исторический портрет М. М. Сперанско­го. М., 1991 год.

4. Российское законодательство Х-ХХ вв. М., 1988 год Т. 6.

5. Лихоткин Г. А. Сильвен Марешаль и «За­вещание Екатерины I I». Л., 1974 год.

заняты только тем,что усиливали собственное самовластие."

2)о ком идёт речь в этом отрывке?:

"Перед смертью василий 3 говорил боярам....."человек к нам приезжий",бояре должны держать его "за здешнего уроженца",ибо он государю"прямой слуга".

"Матушканаша милостивая государыня.Не знаю,что теперь начать боюсь гнева от вашего величества,чтоб вы на нас чего неистового подумать не изволили,и, чтоб мы не были причиною смерти злодея вашего и всея России также и закона нашего".

4)о каком из своих наставников писал Иван Грозный эти строки?:

"следуя библейской заповеди,покорился благому наставнику без всяких рассуждений.Он был учителем строгим и требовательным".

5)О ком идёт речь в этом отрывке?:

"К чести нового царя следует отметить,что никто не попал в опалу,ни один человек не был казнён,но любому была возможность показать,на что способен в деле возрождения Росии".

3.Христианство на руси было принято в … 4. Роспись по сырой штукатурке называется … 5. Кто в своем произведении пытался ответить на вопрос «Откуда есть пошла земля Русская?» 6. Поэтические сказания о прошлом, прославлявшие подвиги богатырей, называются … 7. В 989г. Началось строительство Десятинной церкви в … 8. В каком соборе были написаны фрески с изображением семьи Ярослава Мудрого? 9. Как назывались иллюстрации в рукописных книгах? 10. Создателями русской азбуки были … и … Техника напаивания на ювелирное изделие узора из мелких шариков-зернышек называется …

1.Кто из древнерусских князей, поплатился своей жизнью, за попытку собрать повторную дань с древлян?
2. Какой город был конечным пунктом, на пути " из варяг в греки"?
3. Кто был автором " Слова о законе и благодати"?
4. Кто из московских князей получил первым право сбора в пользу монголов, со всех русских земель?
5. Верны ли следующие суждения?
А. Рядович -категория зависимого населения на Руси.
Б. Смерд - крестьянин, находившийся в личной зависимости от феодала, его положение было близко к рабскому.
6. В каком из перечисленных княжеств были наиболее сильные вечевые традиции?
А. В Московском
Б. В Смоленском
В. В Киевском
Г. В Новгородском
7. При каком князе в Киеве был построен Софийский собор?
8. "Юрьев день" был введен...
9. Софья Витовтовна была женою...
10. Верны ли следующие суждения?
А. Василий 3 развелся с Еленой Глинской, так она не смогла родить ему наследника.
Б. Анна Ярославовна была женой норвежского короля Харольда
11. Найдите современников
А.. Алексей Адашаев, Малюта Скуратов
B. Иван Федоров, Андрей Рублев
C. Ярослав Мудрый, Александр Пересвет
D.Владимир Мономах, Дионисий
12. Кто расписал фресками стены Успенского собора в Москве?
13. Какой монастырь был открыт, в честь присоединения Смоленска?
14. Кто из великих князей, стал первым российским царем?
15. Верны ли следующие суждения?
А. Иван 3 присоединил к Москве Новгород, Тверь и Псков.
Б. Стояние на Угре завершилось полным разгромом ордынского войска.

5 апреля 1797 года Павел был коронован в Успенском соборе Московского Кремля, а через месяц отправился в путешествие по России, взяв с собой Александра и Константина. Они посетили Смоленск, Могилев, Минск, Вильно, Гродно, Митаву, Ригу и Нарву.

Ровно через год августейший отец и оба его сына отправились из Петербурга в Москву, а оттуда поехали не на Запад, как за год перед тем, а на Восток – во Владимир, Нижний Новгород, Казань. Затем через Ярославль, минуя Москву, путешественники возвратились в Петербург.

Во втором путешествии, впрочем, как и в первом, Павел повсюду прежде всего учинял смотры войскам. Они наводили страх и трепет на всех в них участвующих. Командир Уфимского полка, боевой офицер, соратник Суворова полковник Л. Н. Энгельгардт, находившийся со своим полком в Казани, писал, что он шел на смотр с большим ужасом, чем за три года перед тем на штурм варшавского предместья.

Все увиденное не могло не произвести на Александра самого сильного и самого безрадостного впечатления. Вернувшись из путешествия, он поделился чувствами и мыслями со старым своим другом Лагарпом, воспользовавшись тем, что в Швейцарию отправился один из его единомышленников – Николай Николаевич Новосильцев. Несмотря на то, что Новосильцев был на шестнадцать лет старше Александра, они оба по взглядам, воспитанию и отношению к жизни могли считаться людьми одного поколения. Н. Н. Новосильцев, Адам Чарторыйский и граф П. А. Строганов входили в кружок так называемых «молодых друзей» Александра, все они пользовались его доверием.

Александр вручил Новосильцеву для передачи Лагарпу письмо, которое проливает свет на многие коллизии будущего царствования Александра.

Ниже вы прочитаете наиболее важные фрагменты письма, объясняющие проблему абдикирования.

«Наконец-то я могу свободно насладиться возможностью побеседовать с вами, мой дорогой друг. Как уже давно не пользовался я этим счастьем. Письмо это вам передаст Новосильцев; он едет с исключительной целью повидать вас и спросить ваших советов и указаний в деле чрезвычайной важности – об обеспечении блага России при условии введения в ней свободной конституции... Чтобы вы могли лучше понять меня, я должен возвратиться назад.

Мой отец по вступлении на престол захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги были блестящи, но последующие события не соответствовали им. Все сразу перевернулось вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делах и без того в слишком сильной степени, лишь увеличился.

Военные почти все свое время теряют исключительно на парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Наконец, чтоб сказать одним словом, благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые совершились здесь; прибавьте к этому строгость, лишенную малейшей справедливости, немалую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; заслуги здесь ни при чем. Одним словом, моя несчастная родина находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены.

Вот картина современной России, и судите по ней, насколько должно страдать мое сердце. Я сам, обязанный подчиняться всем мелочам военной службы, теряю все свое время на выполнение обязанностей унтер-офицера, решительно не имея никакой возможности отдаться своим научным занятиям, составлявшим мое любимое времяпрепровождение; я сделался теперь самым несчастным человеком.

Вам известны мои мысли, клонившиеся к тому, чтобы покинуть свою родину. В настоящее время я не предвижу ни малейшей возможности к приведению их в исполнение, и затем несчастное положение моего Отечества заставляет меня придать своим мыслям иное направление. Мне думалось, что если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев. Это заставило меня передумать о многом, и мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законной властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей. Вот в чем заключается моя мысль...

Мы намереваемся в течение настоящего царствования поручить перевести на русский язык столько полезных книг, как это только окажется возможным, но выходить в печати будут только те из них, печатание которых окажется возможным, а остальные мы прибережем для будущего; таким образом, по мере возможности положим начало распространению знания и просвещения умов. Но когда придет мой черед, тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если Провидение покровительствовало бы нашей работе, удалился бы куда-либо и жил бы счастливый и довольный, видя процветание своей родины и наслаждаясь им. Вот каковы мои мысли, мой дорогой друг. Дай только Бог, чтобы мы когда-либо могли достигнуть нашей цели – даровать России свободу и сохранить ее от поползновений деспотизма и тирании. Вот мое единственное желание, и я охотно посвящу все свои труды и всю свою жизнь этой цели, столь дорогой для меня».

#историяроссии #история #народ #самодержавие #общество #ПавелI

Слова «правление в России есть самодержавие, ограниченное удавкою», принадлежат писательнице Жермене де Сталь (дочери французского богача Неккера).

В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. группа гвардейских заговорщиков (Н. И. Панин, И. Л. Талызин, три брата Зубова, П. А. Пален и Л. Л. Бенннгсен) без особого труда прошла в только что построенный Михайловский дворец. Самодержавный император был задушен шарфиком в собственной опочивальне, и для порядка его стукнули по голове тяжелой табакеркой. Ничего принципиально нового, если сравнивать, например, с убийством в 1174 г. Павел вступил на престол 6 ноября 1796 г., он не правил еще и пяти лет.

В конце XIV в. в Литве по приказанию собственного племянника Ягайло был задушен золотым шнурком князь Кейстут (Кестутис), немало сделавший для укрепления единого Литовского государства. Само рождение Павла Петровича было предметов споров. По официальной версии, он родился 20 сентября 1754 г. от брака наследника русского престола Петра Федоровича (будущего Петра III) и его супруги Екатерины Алексеевны (будущей Екатерины II, мужеубийцы). Многие считали, что Екатерина родила мертвого мальчика, которому нашли замену в ближайшей чухонской деревне, жителей которой выселили в Сибирь. Имеются основания считать отцом незадачливого императора графа Сергея Салтыкова, который просто выполнял деликатное поручение императрицы Елизаветы Петровны, желавшей иметь наследника престола.

По версии Екатерины II, в течение 9 (!) лет после бракосочетания (в 1745) интимная жизнь молодой пары не складывалась из-за редкой болезни, от которой страдал наследник престола. Из-за фимоза и связанных с этим болевых ощущений Петр до специальной операции вообще не мог вступать в интимные отношения. Екатерина II не допустила сына к престолу и даже планировала передать трон напрямую своему любимому внуку Александру. Павел ненавидел мать. Он обладал курьезной внешностью, имел дурной характер, в котором мечтательное самолюбие соединялось с подозрительностью практически ко всем окружающим его людям.

И этот закомплексованный мужчина в 44 года получает неограниченную власть над огромной страной. В последовавшем каскаде разумных, противоречивых и совершенно нелепых решений и действий жалкого сына Екатерины Великой историки пытаются разобраться. Одни считают императора нереализовавшимся реформатором, так как Павел ограничил барщину тремя днями, лично принимал жалобы от населения, много говорил о необходимости реформ. Другие находят его сумасбродом и несостоявшимся тираном. При этом указывают на введение строжайшей цензуры, закрытие частных типографий, полный произвол в поощрениях и наказаниях, регламентацию внешнего вида и поведения. Чтобы ответить на вопрос, почему убили, следует попробовать ответить на вопрос: кому выгодно? Павла I ненавидело все дворянство. Он приостановил действие Жалованной грамоты дворянству (1785), восстановил для дворян телесные наказания. Тысячи людей были сосланы.

После участия в коалиционных войнах против наполеоновской Франции (достаточно вспомнить блестящие Итальянский и Швейцарский походы непобедимого в 1799 г.) Павел вдруг заключил союз с Наполеоном и стал готовить совместную экспедицию в Индию. Экономические отношения с Англией, в которую шел почти весь русский хлеб, ухудшились, а этого дворянство стерпеть уже не могло. К моменту прихода к власти у Павла Петровича совершенно расстроились отношения с женой. Принцесса Вюртембергская Софня-Доротея-Августа-Лунза, в православии Мария Федоровна, родила 4 сыновей и 6 дочерей. Павел I считал, что после 1788 г. все дети рождались у Марии Федоровны не от него. В своем письме к Ф. В. Ростопчину он писал: «Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что официальное отношение ко мне цесаревича Александра угнетает.

Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги? Тем более грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест "о признании сына моего Николая незаконным", но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к "дядям", с глаз моих: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя - завидная судьба!»

Гоф-фуръер Д. Г. Бабкин был на 12 лет моложе Марии Федоровны и стал отцам ее дочери Анны (1795) и сына Николая (1796), который стал очередным императором из Дома Романовых, не имея ни капли крови рода Романовых. Павел I успел утвердить новый закон о престолонаследии, в соответствии с которым трон передавался от отца к старшему сыну. В то же время он постоянно говорил о своем желании чуть ли не всех своих детей лишить прав на престол. Участь императора была решена. ‘Это был последний дворцовый переворот в дореволюционный период российской истории. «Мой отец, по вступлении на престол, захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги были блестящими, нопоследующне события не соответствовали им.

Все сразу перевернуто вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делах и без того в слишком сильной степени, лишь увеличился еще более. Военные почти все свое время теряют исключительно на парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Наконец, чтобы сказать одним словом - благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот.

Невозможно перечислить все те безрассудства, которые совершались здесь <…> Мое несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены. Вот картина современной России, и судите по ней, насколько должно страдать мое сердце. Я сам, обязанный подчиняться всем мелочам военной службы, теряю все свое время на выполнение обязанностей унтер-офицера, решительно не имея никакой возможности отдаться своим научным занятиям, составляющим мое любимое времяпрепровождение: я сделался теперь самым несчастным человеком», - жаловался сын Александр на отца Павла Петровича своему воспитателю швейцарцу Лагарпу, находившемуся уже за границей, менее чем через год после воцарения отца.

В ночь на 12 марта 1801 г. с помощью шарфика и табакерки, правда, в чужих руках Александр Павлович смог успокоиться относительно своей будущности, но стал ли он от этого счастливым? Императоры больше не пытались встать над дворянством. Тормозили принятие необходимых решений, маневрировали между группами, стоящими у трона, но делали шаг вперед или два шага назад только вместе с дворянством и бюрократией.

· индекс )

1777-1796 1796-1801 1801-1810 1810-1815 1816-1825

Цесаревич Александр Павлович.

Не теряя ни минуты, новый Государь приказал тотчас все приготовить к присяге; в двенадцатом часу последовал выход Их Величеств в придворную церковь. Здесь генерал-прокурор граф Самойлов прочел манифест, извещавший о кончине Императрицы и о вступлении на наследственный прародительский престол Императора Павла Петровича. Наследником объявлен Государь Цесаревич Великий Князь Александр Павлович. По прочтении манифеста началась присяга; после Императрицы Марии Феодоровны присягал Цесаревич Александр и все прочие Высочайшие и знатные особы. Церемония присяги и поздравления окончилась в два часа по полуночи, и в заключение отслужена еще панихида при теле усопшей Императрицы.

В эту же ночь князь Петр Михайлович Волконский встретил у ворот Зимнего дворца Наследника, который в сопровождении Аракчеева расставлял новые пестрые будки и часовых. Праздные дни Александра Павловича кончились, занятия явились, но явилось вместе с тем другое зло; теперь Великому Князю предстояло терять все время на исполнение обязанностей унтер-офицера, как он сам справедливо выразился, оценивая впоследствии свою деятельность в царствовании Императора Павла.

На другое утро, 7-го ноября, в девятом часу Император Павел совершил верховый выезд по городу, в сопровождении Цесаревича Александра, а в одиннадцатом часу присутствовал при первом вахтпараде или разводе; с этого дня вахтпарад приобрел на многие годы значение важного государственного дела. При пароле Государь ежедневно отдавал Цесаревичу Александру Павловичу приказы, содержание которых причиняло многим нечаянные радости, но еще чаще незаслуженную печаль. Приказы подписывались Цесаревичем и скреплялись Аракчеевым.

Приказом от 7-го ноября Александр Павлович назначен полковником в Семеновский полк, а полковник Аракчеев - комендантом города Петербурга и в Преображенский полк. На следующий день, 8-го ноября, Аракчеев произведен в генерал-майоры и пожалован кавалером св. Анны 1-й степени. Отныне гатчинский капрал , по отзыву Ростопчина, взялся смирять высокомерие екатерининских вельмож и при первом же вахтпараде гвардейцам пришлось ознакомиться с прелестями его цветистой речи, услышав из уст его незнакомое для них поощрение, выраженное гнусливым голосом в грозных словах: „что же вы, ракалии, не маршируете! Вперед - марш“.

С какими чувствами Аракчеев относился вообще к Екатерининским преданиям, можно судить по следующему любопытному рассказу, сохранившемуся в записках Михайловского-Данилевского. Император Павел неоднократно поручал Аракчееву инспектирование войск по России. При смотре екатеринославского гренадерского полка Аракчеев назвал громогласно знамена этого полка, прославившегося в прошлых войнах своей храбростью, „Екатерининскими юпками“ .

10-го ноября гатчинские войска, вызванные в Петербург, торжественно вступили в столицу. Военная церемония окончилась неожиданным распоряжением о включении их в состав полков лейб-гвардии. Впечатление, произведенное среди гвардии этим повелением, было потрясающее. „На всех напало какое-то уныние,- пишет тогдашний гвардеец, граф Комаровский. - Иначе и быть не могло, ибо эти новые товарищи были не только без всякого воспитания, но многие из них развратного поведения; некоторые даже ходили по кабакам, так что гвардейские наши солдаты гнушались быть у них под командой“.

Таким образом, новое царствование с первых же дней сделалось отрицанием предыдущего. Наступила новая эпоха в русской истории. „Называли ее, - как выразился Ф. П. Лубяновский, - где как требовалось: торжественно и громогласно возрождением ; в приятельской беседе, осторожно и вполголоса - царством власти, силы и страха ; в тайне между четырех глаз - затмением свыше “. Началась беспощадная ломка всего, созданного для России гением Екатерины. „Вообще сказать можно“, писал граф А. Р. Воронцов, „был хаос совершенный“ .

Мысль о грозящем России упадке в следствие непрестанных войн и полном беспорядке в делах внутреннего управления Империи никогда не покидала Павла во все время царствования Екатерины. Поэтому он немедленно и с превеликим усердием принялся за подвиг „исцеления“ России. В одно мгновение все сразу переменилось, и через сутки по воцарении Павла кто бы за неделю до того уехал, по возвращении ничего бы не узнал. А. С. Шишков свидетельствует, что в один час все так переменилось, что казалось настал иной век, иная жизнь, иное бытие. „Отжили мы добрые дни, кому дадут покой?“ говорили в народе, когда распространилась весть о кончине Императрицы. Народное предчувствие не обманулось. „Кроткое и славное Екатеринино царствование, тридцать четыре года продолжавшееся, так всех усыпило, что, казалось, оно, как бы какому благому и бессмертному божеству порученное, никогда не кончится. Страшная весть о смерти ее, не предупрежденная никакой угрожающею опасностью, вдруг разнеслась и поразила сперва столицу, а потом и всю обширную Россию“. (Записки адмирала А. С. Шишкова).

Пышный, великолепный двор Екатерины преобразился в огромную кордегардию. От появления гатчинских любимцев в Зимнем дворце, по меткому замечанию Державина, „тотчас все прияло новый вид, зашумели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоеванию города, ворвались в покой везде военные люди с великим шумом“. Другой современник, князь Федор Николаевич Голицын, пишет, что дворец как будто обратился весь в казармы: „внутренние бекеты, беспрестанно входящие и выходящие офицеры с повелениями, с приказами, особливо поутру. Стуку их сапог, шпор и тростей, все сие представляло совсем новую картину, к которой мы не привыкли. Тут уже тотчас было приметно, сколь Государь страстно любил все военное, а особливо точность и аккуратность в движениях, следуя отчасти правилам Фредерика, короля Прусского“.

Немедленно все пружины установившегося государственного строя были вывернуты, столкнуты со своих мест, и Россия вскоре приведена в хаотическое состояние. Прежде всего была объявлена беспощадная война круглым шляпам, отложным воротникам, фракам, жилетам и сапогам с отворотами. Затем появилась новая уродливая и неудобная форма для русского воинства. „Эта одежда и Богу угодна, и вам хороша“, говорил Павел, приветствуя вновь обмундированных по прусскому образцу чинов своей армии.

По событиям, сопровождавшим первый день воцарения Павла, можно было предугадать последующие резкие перемены в государственном строе России и готовиться к необычайным зрелищам. Но Павел сумел даже удивить своих приверженцев утонченными проявлениями злобы против истекшего с 1762 года тридцатилетия. 19-го ноября вынуто тело „бывшего Императора“ Петра ІІІ, погребенного в 1762 году в Александро-Невской лавре, и переложено в новый, великолепный гроб. 25-го ноября Император Павел короновал покойного родителя собственноручно, возложив на гроб Императорскую корону. Но этим загробным апофеозом чествование памяти Петра ІІІ не ограничилось. 2-го декабря жителям Петербурга представилось необыкновенное зрелище, которое еще недавно не приснилось бы самому смелому воображению: из Невского монастыря, при 18-градусном морозе, потянулась в Зимний дворец печальная процессия с останками Петра III, а за гробом шествовали пешком в глубоком трауре Их Величества и Их Высочества. По прибытии во дворец гроб Петра ІІІ был внесен в залу и поставлен на катафалке в особо устроенном великолепном Castrum doloris, рядом с гробом Императрицы Екатерины. Затем, 5-го декабря, оба гроба одновременно перевезены в Петропавловский собор, где в тот же день последовало отпевание. Останки Петра III и Екатерины II были преданы земле в Петропавловском соборе только 18-го декабря 1796 года, после панихиды, в присутствии Их Величеств и всей Императорской Фамилии.

Тревожно и грустно взирал Александр на эту церемонию двойных похорон. Мечтатель, юноша с романическими идеями, одушевленный какой-то неопределенной филантропией, сознательно уклонившийся от активной политической роли, предназначенной ему Екатериной, очутился подавленный ужасом у подножия трона, бессильный помочь и лишенный возможности отойти. Началась трагическая пора его истинно многострадальной жизни.

Перемены продолжали идти с неимоверной быстротой; они совершались не годами, не месяцами, а часами. Всякий мог почитать себя ежеминутно накануне гибели или быстрого возвышения. Более тридцати лет продолжавшееся славное царствование Екатерины приучило русских почитать себя в Европе. „Вдруг, - пишет очевидец эпохи возрождения России, - мы переброшены в самую глубину Азии и должны трепетать перед восточным владыкой, одетым однако же в мундир прусского покроя, с претензиями на новейшую французскую любезность и рыцарский дух средних веков: Версаль, Иерусалим и Берлин были его девизом, и таким образом всю строгость военной дисциплины и феодальное самоуправие умел он соединить в себе с необузданной властью ханской и прихотливым деспотизмом французского дореволюционного правительства“ (Записки Вигеля, „Русский Архив“ 1891 года).

Император Павел чрезвычайно спешил со своей коронацией; вероятно, он вспомнил совет, некогда данный Фридрихом Великим Петру ІІІ, не откладывать коронование как средство более упрочить себя на престоле, но совет, недостаточно оцененный в то время его другом и почитателем. Поэтому Павел выбрал для этого торжества самое неблагоприятное время года, весеннюю распутицу, и заранее возвестил о предстоящем торжестве верноподданных манифестом, последовавшим 18-го декабря 1796 года, в день окончательного погребения Екатерины II и Петра III.

28-го марта 1797 года, в Вербное воскресенье, последовал торжественный въезд Императора Павла в Москву, по улицам, покрытым еще снегом. Мороз был настолько чувствителен, что многих из придворных чинов, ехавших согласно церемониалу верхом, приходилось снимать с лошадей совершенно окоченевшими. Император ехал один, а несколько позади его следовали Великие Князья Александр и Константин. Государь почти постоянно держал в руке шляпу, чтобы приветствовать ею толпу, видимо этим довольную; но особенное внимание обращал на себя Цесаревич Александр, которого красота и приветливое лицо всех пленили.

Коронация совершилась 5-го апреля, в день Светлого Воскресенья. По окончании священнодействия Император, стоя, во всеуслышание прочитал фамильный акт о престолонаследии. По прочтении акта Император через царские врата вошел в алтарь и положил его на св. престол в нарочно устроенный серебряный ковчег и повелел хранить его там на все будущие времена.

Торжество коронации ознаменовано было щедрой раздачей чинов, орденов и крестьян (более 82000 душ). Но, вместе с тем, в тот же день появился манифест, свидетельствующий о заботливом отношении Императора Павла к крестьянскому сословию; в нем возвещалось о трехдневной работе крестьян в пользу помещика и о не принуждении крестьян к работе в воскресные дни. Кроме того, 5-го апреля изданы были еще два важных узаконения: учреждение об Императорской фамилии и установление о российских Императорских орденах.

Император Павел расстался с Москвой 3-го мая и предпринял поездку по России, в которой участвовали также Цесаревич Александр и Великий Князь Константин. На этот раз осчастливлены были царским посещением: Смоленск, Могилев, Минск, Вильно, Гродно, Митава, Рига и Нарва. 2-го июня Павел Петрович возвратился через Гатчину в Павловск.

В следующем 1798 году Цесаревич с братом также сопровождали Императора Павла в новом путешествии по России, предпринятом 5-го мая. Сперва остановились в Москве, где происходили большие маневры войск, собранных здесь под начальством фельдмаршала графа И. П. Салтыкова, о которых один из участников этих военных упражнений отозвался следующим образом: „Они были скудны в стратегии, жалки в тактике и никуда негодны в практике“.

16-го мая Государь с Великими Князьями выехал из Москвы и через Владимир, Нижний Новгород прибыл 24-го мая в Казань, где оставался шесть дней. Полковник Л. Н. Энгельгард, командовавший Уфимским полком, пишет в своих записках по поводу „ревю“, назначенного в Казани: „все шли с трепетом; я более ужасался, чем идя на штурм Праги“. Из Казани Император Павел возвратился в Петербург кратчайшим путем, на Ярославль, минуя Москву.

Любопытно проследить теперь, какие мысли возбудило в Цесаревиче Александре Павловиче новое царствование. Это всего лучше видно из письма к Лагарпу из Гатчины, от 27-го сентября 1797 года, которое должен был передать знаменитому швейцарцу один из друзей Цесаревича, Николай Николаевич Новосильцов . Вместе с тем он должен был воспользоваться при личном свидании советами Лагарпа по вопросу, который в то время особенно озабочивал Цесаревича. В этом письме Александр выражает надежду со временем устроить судьбу России на новых основаниях и уже по достижении этой великой цели кончить жизнь частным человеком. Этот исторический документ имеет первостепенную важность и несомненное значение для характеристики будущего Императора, и, ввиду непоявления его доселе в печати, должен быть воспроизведен здесь в переводе в полном объеме:

„Наконец-то я могу свободно насладиться возможностью побеседовать с вами, мой дорогой друг“, - пишет Александр, - „как уже давно не пользовался я этим счастьем. Письмо это вам передаст Новосильцов; он едет с исключительной целью повидать вас и спросить ваших советов и указаний в деле чрезвычайной важности - об обеспечении блага России при условии введения в ней свободной конституции (constitution libre). Не устрашайтесь теми опасностями, к которым может повести подобная попытка; способ, которым мы хотим осуществить ее, значительно устраняет их. Чтобы вы могли лучше понять меня, я должен возвратиться назад.

Вам известны различные злоупотребления, царившие при покойной Императрице; они лишь увеличивались по мере того, как ее здоровье и силы, нравственные и физические, стали слабеть. Наконец в минувшем ноябре она покончила свое земное поприще. Я не буду распространяться о всеобщей скорби и сожалениях, вызванных ее кончиною, и которые, к несчастью, усиливаются теперь ежедневно. Мой отец, по вступлении на престол, захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги были блестящи, но последующие события не соответствовали им. Все сразу перевернуто вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делах и без того в слишком сильной степени, лишь увеличился еще более.

Военные почти все свое время теряют исключительно на парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Наконец, чтоб сказать одним словом, благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые совершились здесь; прибавьте к этому строгость, лишенную малейшей справедливости, немалую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; заслуги здесь ни при чем. Одним словом, моя несчастная родина находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены. Вот картина современной России, и судите по ней, насколько должно страдать мое сердце. Я сам, обязанный подчиняться всем мелочам военной службы, теряю все свое время на выполнение обязанностей унтер-офицера, решительно не имея никакой возможности отдаться своим научным занятиям, составлявшим мое любимое времяпрепровождение; я сделался теперь самым несчастным человеком.

Вам известны мои мысли, клонившиеся к тому, чтобы покинуть свою родину. В настоящее время я не предвижу ни малейшей возможности к приведению их в исполнение, и затем несчастное положение моего отечества заставляет меня придать своим мыслям иное направление. Мне думалось, что если когда либо придет и мой черед царствовать, то, вместо добровольного изгнания себя, я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких либо безумцев. Это заставило меня передумать о многом, и мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законной властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей. Вот в чем заключается моя мысль.

Я поделился ею с людьми просвещенными, со своей стороны, много думавшими об этом. Всего-навсего нас только четверо, а именно: Новосильцов, граф Строганов, молодой князь Чарторижский, мой адъютант, выдающийся молодой человек, и я.

Мы намереваемся в течение настоящего царствования поручить перевести на русский язык столько полезных книг, как это только окажется возможным, но выходить в печати будут только те из них, печатание которых окажется возможным, а остальные мы прибережем для будущего; таким образом, по мере возможности, положим начало распространению знания и просвещению умов. Но когда придет мой черед, тогда нужно будет стараться, само собой разумеется, постепенно, образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию (constitution libre), после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если Провидение покровительствовало бы нашей работе, удалился бы куда либо и жил бы счастливый и довольный, видя процветание своей родины и наслаждаясь им. Вот каковы мои мысли, мой дорогой друг. Теперь мы посылаем к вам г-на Новосильцова, чтобы получить ваше одобрение относительно всего вышесказанного и просить ваших указаний. А как бы я был счастлив, если б явилась возможность иметь вас тогда подле себя! Сколько пользы могли бы вы принести нам - но это мечта, которой я даже не смею предаваться. Мы будем даже достаточно счастливы и тем, если вы не откажетесь передать нам ваши советы через г-на Новосильцова, который, в свою очередь, может сообщить вам множество сведений на словах. Это отличный молодой человек, и притом очень образованный и особенно хорошо знающий свое отечество; я поручаю его вашему вниманию, мой дорогой друг.

Ему поручено, с вашей стороны, об очень многом расспросить вас, в особенности о роде того образования (le genre d’instruction), который вы считаете наиболее удобным для прививки и его дальнейшего распространения, и которое притом просветило бы умы в кратчайший промежуток времени. Вопрос этот имеет громадное значение, и без разрешения его немыслимо приступить к делу. В настоящее время мы очень заняты устройством перевода на русский язык возможно большего количества полезных книг, но предприятие наше не может подвигаться так быстро, как это было бы желательно; всего труднее подыскать людей, способных исполнить эти переводы. Я надеюсь, дорогой друг, что вы одобрите наши предположения и поможете нам вашими советами, которые будут нам крайне полезны. Я предоставляю г-ну Новосильцову сообщить вам много других подробностей на словах. Дай только Бог, чтобы мы когда либо могли достигнуть нашей цели - даровать России свободу и сохранить ее от поползновений деспотизма и тирании. Вот мое единственное желание, и я охотно посвящу все свои труды и всю свою жизнь этой цели, столь дорогой для меня.

Прощайте, мой дорогой и истинный друг; если бы мне пришлось вновь увидеть вас, я был бы на верху блаженства. А пока верьте самой чистосердечной привязанности и преданности, которыми одушевлен в отношении к вам ваш верный друг“.

Письмо от 27-го сентября не нуждается в комментариях; в этой откровенной политической исповеди уже всецело выступает образ друга человечества, того филантропического Александра, убеждения которого впоследствии нередко смущали не одного практического государственного деятеля. В одном только отношении рассуждения Александра резко отличаются от мечтаний его во время Екатерининского царствования. Правление отца побуждает его отказаться от высказанного им ранее намерения отречься от престола и жить частным человеком на берегах Рейна или в Швейцарии; новая обстановка, вызванная смертью Императрицы, дает его мыслям другое направление.

Близкий друг Александра, князь Адам Чарторижский, повествуя о событиях того времени, называет незрелые политические рассуждения Великого Князя: „divagations politiques“ ; по его мнению, они соответствовали взглядам воспитанника 1789 года, который желает повсюду видеть республики и признает эту форму правления как единственную соответствующую желаниям и правам человека. Князь Адам поясняет свои рассуждения еще следующим любопытным рассказом. Вскоре после коронации Императора Павла Цесаревич поручил Чарторижскому составить проект манифеста, который предполагалось обнародовать в день вступления Александра на престол. В этом манифесте выяснились неудобства образа правления, существовавшего дотоле в России, и выгоды, сопряженные с новым порядком вещей, который Александр намеревался ввести в Империю; выяснялись также благодеяния, связанные с водворением свободы и справедливости, которыми пользовалась бы впредь Россия, по устранении стеснений, препятствующих развитию ее благоденствия; наконец, объявлялась решимость Александра, по совершении этого возвышенного подвига, сложить с себя власть, дабы тот, кто будет признан наиболее ее достойным, мог бы упрочить и усовершенствовать начатое им великое дело. Александр остался чрезвычайно довольным работой князя Адама, сумевшего в точности воспроизвести на бумаге мимолетную мечту своего царственного друга; Цесаревич спрятал у себя проект и находил в существовании этого документа видимое успокоение среди огорчений этой тревожной эпохи. Содержание задуманного Александром манифеста, очевидно, вполне сходно, по основной его мысли, со взглядами, выраженными им в вышеприведенном письме к Лагарпу; они в то время всецело занимали ум будущего венценосца и только позднейшее соприкосновение его с суровостями и требованиями действительной жизни побудили Александра постепенно отказаться от увлечений молодости, позабыть юношеские мечтания и сделаться даже страстным сторонником и представителем совершенно противоположной, более здравой политической программы.

Здесь нужно отметить еще одно событие из жизни Александра, имевшее место в царствование Павла. Брак Наследника оставался дотоле бездетным. Наконец 18-го мая 1799 года родилась в Павловске Великая Княжна Мария Александровна. 29-го мая происходило крещение новорожденной; восприемниками были Император Павел с Великой Княжной Александрой Павловной и Их Величества Римский Император и Король Великобританский. Но Великая Княжна прожила недолго; она скончалась 27-го июня в Царском Селе и 31-го числа погребена в Невском монастыре.

Хотя в царствование Павла Цесаревич Александр Павлович, по собственному признанию, терял все свое время на выполнение обязанностей унтер-офицера , но если перечислить занимаемые им тогда высокие должности, то список их выходит довольно длинным. Цесаревич был первым с.-петербургским военным губернатором. Должность второго с.-петербургского военного губернатора в царствование Павла занимали последовательно: генерал от инфантерии Архаров, генерал-лейтенант граф Буксгевден и генерал от кавалерии фон дер Пален. Затем Александр состоял еще членом совета и сената, шефом л.-гв. Семеновского полка, инспектором по кавалерии и пехоте в Петербургской и Финляндской дивизиях и председателем в военном департаменте. Эта последняя должность объявлена в Высочайшем приказе от 1-го января 1798 года в следующих выражениях: „Е. И. В. Наследнику всероссийскому председательствовать в военном департаменте. Сие делается за труды его в благодарность“. Но в действительности все эти многосложные занятия сводились, по большей части, к точному и строгому исполнению совершенно не имеющих значения мелочей службы и не могли приготовить Великого Князя для предстоящего ему в будущем высокого назначения. Стоит вникнуть в переписку Александра с Аракчеевым, относящуюся к царствованию Павла, чтобы воспроизвести отчетливую картину тех мучительных забот и тревог, которыми преисполнена была жизнь Цесаревича, независимо от нескончаемых и никогда не прерывавшихся вахтпарадов и смотров.

Остановимся здесь несколько на той непостижимой дружбе, которая связывала ученика и почитателя Лагарпа с гатчинским капралом Алексеем Андреевичем Аракчеевым, любимцем Павла Петровича. Массон, близко знавший Александра как бывший его наставник, предсказал это печальное явление, основываясь на верной оценке характера Великого Князя. Отзываясь вообще в своих записках с похвалой о характере Александра, Массон жалуется, однако, на то, что он склонен поддаваться чужому влиянию, и потому выражает опасение, что какой-нибудь наглый, невежественный и злой человек овладеет им и подчинит его себе.

Дружба, связывавшая Александра с Аракчеевым, не есть плод времен Павловского возрождения России; она началась уже в конце царствования Екатерины. „Без блистательных подвигов, без особенных дарований от природы, не учившись ничему, кроме русского языка и математики, даже без тех наружных приятностей, которые иногда невольно привлекают к человеку, Аракчеев умел, однако же, один из пятидесяти миллионов подданных приобрести неограниченное доверие такого Государя, который имел ум образованнейший и которого свойства состояли преимущественно в скрытности и проницательности“ (Рукописный журнал Михайловского-Данилевского). Какое-то таинственное дело, может быть относящееся к вопросу о престолонаследии, связало их неразрывными узами. „У меня только и есть, что Бог да вы“, - сказал однажды Аракчеев Цесаревичу Павлу Петровичу в Гатчине. - „Со временем я сделаю из тебя человека“, - отвечал ему его покровитель. Император Павел не забыл своего обещания и с воцарением его открылось для Аракчеева обширное поприще для его экзерцирмейстерских дарований. Вместе с тем, он сделался неоцененным и необходимым советником Александра Павловича в сложных порядках тогдашней службы, усеянной на каждом шагу бесчисленными подводными камнями. По настоятельной просьбе Цесаревича Аракчеев с предупредительной готовностью муштровал „хорошенько“ вверенные Александру войска и не оставлял полезными советами неопытного еще молодого командира. „Я получил бездну дел, - писал ему Александр, - из которых те, на которые я не знаю, какие делать решения, к тебе посылаю, почитая лучше спросить хорошего совета, нежели наделать вздору“. - „Прости мне, друг мой, что я тебя беспокою, но я молод и мне нужны весьма еще советы, и так я надеюсь, что ты ими меня не оставишь? Прощай, друг мой, не забудь меня и будь здоров“.

Когда Александр, в ожидании путешествия с Государем по России после коронации, узнал, что Аракчеев будет с ними, он тотчас ему написал: „Это будет для меня великое утешение и загладит некоторым образом печаль разлуки с женою, которую мне, признаюсь, жаль покинуть. Одно у меня беспокойство, это твое здоровье. Побереги себя ради меня!“

Всякая разлука с Аракчеевым вызывала сожаление и сетования Александра.

„Когда тебе совсем свободно будет, то приезжай сюда. Я жду тебя с крайним нетерпением и пребываю на весь век искренний и усердный Александр“. - „Мне всегда грустно без тебя, - пишет Александр другой раз. - Ты мне крайне недостаешь, друг мой, и я жду с большим нетерпением той минуты, когда мы увидимся“. - „Друг мой, Алексей Андреевич, как я рад, что ты приехал, с отменным нетерпением жду ту минуту, в которую с тобой увижусь“.

Не легко было, впрочем, в то время Александру удовлетворять строгим требованиям своего родителя. Взаимные неудовольствия дошли до того, что однажды Цесаревич заговорил даже в 1797 году об отставке и поверил эту тайну Аракчееву в письме, относящемуся, вероятно, к августу месяцу: „Теперь я должен твое желание исполнить и сказать тебе, что меня очень хорошо сегодня приняли и ничего о прошедшем не упоминали: еще вчерась мне милостивые отзывы были через мою жену, так, как, например, чтобы я не сердился на него и тому подобные. Впрочем, сие не переменяет моего желания идтить в отставку, но, к несчастью, мудрено, чтобы оно сбылось… прощай, друг мой, будь здоров и не забывай меня. Твой верный друг“. В другом письме, без числа и года, читаем следующий рассказ о мучениях, которым подвергался Александр: „Я хромой. В проклятой фальшивой тревоге помял опять ту ногу, которая была уже помята в Москве, и только что могу на лошади сидеть, а ходить способу нет; и так я с постели на лошадь, а с лошади на постель“.

В заключение представленных выдержек из переписки Александра с Аракчеевым приведем еще следующие характерные строки из одного письма: „Твоя дружба, - пишет Александр, - всегда для меня будет приятна, и поверь, что моя не перестанет на век“. Это признание заключало в себе не одни слова и свидетельствует об искренности дружеских чувств писавшего эти строки.

Щедрые милости, которыми Павел осыпал Аракчеева, не спасли его, однако, от неизбежной опалы. К несчастью для Аракчеева, кроме муштрования войск, ему была поручена должность генерал-квартирмейстера всей армии. В сведениях об Аракчееве, собранных В. Ратчем, говорится: „О размерах и направлении его деятельности по этому званию сведения очень скудны. Зная, однако, его корпусное образование и его службу, сомневаемся, чтобы дальнейшие разыскания указали на какую либо самостоятельную деятельность, тем более что Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания“. Граф Толь называет службу офицеров по квартирмейстерской части, под начальством Аракчеева, „преисполненной отчаяния“ . Занятия их заключались в нескончаемом перечерчивании прежних планов, большей частью бесполезных, но на скорую работу которых налегал, со свойственной ему неукротимостью, Аракчеев. Он жил над залой, в которой производилось черчение, и раза по два или по три в день являлся среди офицеров. При малейшем поводе, под самыми ничтожными предлогами он ругался позорнейшими словами и раз одному молодому колонновожатому, Фитингофу, дал пощечину. В другой раз, в январе 1798 года, гнев его разразился над подполковником Леном , сподвижником Суворова и георгиевским кавалером. Он обругал Лена самыми площадными словами; тот молча выслушал брань и, возвратившись домой, написал письмо Аракчееву и затем застрелился. Подполковник Лен был лично известен Государю и рекомендован ему графом Румянцевым-Задунайским и трагическая кончина его наделала много шуму в городе. Император потребовал письмо Лена. Сверх того, еще ранее, в январе того же года, Аракчеев публично обругал в строю преображенцев и щедрой рукой рассыпал, обходя по рядам, удары своей трости; чаша переполнилась - на этот раз Павел внял общему воплю и временно расстался со своим любимцем. 29-го января 1798 года подполковник Лен был исключен из списков умершим; 1-го же февраля генерал-майор Аракчеев уволен в отпуск до излечения, с сохранением только звания генерал-квартирмейстера. Он немедленно удалился в Грузино (пожалованное ему 12-го декабря 1796 года, в день рождения Цесаревича Александра). Здесь Аракчеева застал новый приказ от 18-го марта, по которому он без прошения был отставлен от службы, с награждением, однако, чином генерал-лейтенанта.

Во время путешествия, предпринятого Императором Павлом в Москву и Казань, Цесаревич Александр послал Аракчееву 7-го мая из Валдая следующие дружеские строки: „Любезный друг, Алексей Андреевич! Подъезжая к Вышнему Волочку, душевно бы желал тебя увидеть и сказать тебе изустно, что я такой же тебе верный друг, как и прежде. Признаюсь, однако же, что я виноват перед тобой и что давно к тебе не писал; но ей-Богу оттого произошло, что я не имел ни минуты для сего времени, и я надеюсь, что ты довольно меня коротко знаешь, чтоб мог усумниться обо мне. Если ты сие сделал, то по чести согрешил и крайне меня обидел, но я надеюсь, что сего не было. Прощай, друг мой! Не забудь меня и пиши ко мне, чем ты меня крайне одолжишь. Так же поболее смотри за своим здоровьем, которое, я надеюсь, поправится, по крайней мере желаю оного от всего сердца и остаюсь на век твой верный друг“. На первый раз опала, постигшая Аракчеева, была непродолжительна. Через два месяца после увольнения, 18-го мая того же года, Аракчеев вновь принят на службу и в 1799 году был уже графом, командором ордена св. Иоанна Иерусалимского и инспектором всей артиллерии. Но 10-го октября 1799 года быстрое возвышение Аракчеева снова прервалось. Высочайший приказ неожиданно возвестил, к всеобщей радости служебного мира, что генерал-лейтенант граф Аракчеев за ложное донесение отставляется от службы . Новая опала Аракчеева, подобно немилости 1798 года, нисколько не повлияла на дружеское расположение к нему Цесаревича Александра Павловича; в этом легко убедиться из письма Великого Князя к графу Аракчееву от 15-го октября 1799 года. „Я надеюсь, друг мой, - пишет Цесаревич из Гатчины, - что мне нужды нет при сем несчастном случае возобновлять уверение о моей непрестанной дружбе, ты имел довольно опытов об оной, и я уверен, что ты об ней и не сомневаешься. Поверь, что она никогда не переменится. Я справлялся везде о помянутом твоем ложном донесении, но никто об нем ничего не знает и никакой бумаги такого рода ни от кого совсем в государеву канцелярию не входило; а Государь, призвавши Ливена, продиктовал ему сам те слова, которые стоят в приказе. Если что-нибудь было, то с побочной стороны. Но я вижу по всему делу, что Государь воображал, что покража в арсенале была сделана по иностранным научениям. И так как воры уже сысканы, как уже я думаю тебе и известно, то он ужасно удивился, что обманулся в своих догадках. Он за мною тотчас прислал и заставил пересказать, как покража сделалась, после чего сказал мне: я был все уверен, что это по иностранным проискам. Я ему на это отвечал, что иностранным мало пользы будет в пяти старых штандартах. Тем и кончилось. Про тебя же ни слова не говорил, и видно, что ему сильные внушения на тебя сделаны… Прощай, друг мой Алексей Андреевич! не забывай меня, будь здоров и думай, что у тебя верный во мне друг остается“.

В чем же заключалось ложное донесение графа Аракчеева, о котором упоминает Высочайший приказ? После покражи, совершившейся в арсенале, графу Аракчееву нужно было донести о том Государю. Но оказалось, что родной брат графа, Андрей Андреевич Аракчеев, командовал артиллерийским батальоном, содержавшим в этот день караул в арсенале; граф Аракчеев донес тогда Императору Павлу, что караул содержался от полка генерала Вильде. Государь не замедлил исключить Вильде из службы; но пострадавший невинно генерал решился обратиться к Кутайсову и объяснить ему бесчестный поступок Аракчеева. Вслед за тем появился вышеупомянутый приказ об увольнении графа Алексея Андреевича от службы.

Вскоре после воцарения Павла у него зародилась мысль о постройке нового дворца на месте бывшего Летнего дворца , переименованного Высочайшим приказом от 20-го ноября 1796 года в Михайловский дворец . 26-го февраля 1797 года здесь происходила уже закладка Михайловского замка, отстроенного с возможной поспешностью в четыре года по проекту В. И. Баженова и оконченного, после его смерти, архитектором Бренна . Новый дворец был окружен рвами и каменными брустверами, вооруженными орудиями; сообщение производилось через рвы по подъемным мостам. Толщина стен замка напоминала собою крепость. 8-го ноября 1800 года последовало торжественное освящение замка; в этот день Государь в первый раз обедал с семейством в своем новом жилище, а вечером дан был большой бал-маскарад, во время которого замок был открыт для публики, которая могла любоваться роскошью и изяществом убранства вновь созданных чертогов. Но тем не менее праздник не удался вполне по причине крайней сырости, господствовавшей в замке; в комнатах образовался густой туман и, несмотря на тысячи восковых свечей, господствовала повсюду темнота. Хотя доктора предупреждали Государя об опасности для здоровья жить в таком сыром здании, он тем не менее переселился в Михайловский замок со всем семейством 2-го февраля 1801 года; Цесаревич Александр с супругой занимали помещение в первом этаже замка, ныне принадлежащем Николаевскому инженерному училищу; в то время это были самые сырые апартаменты в замке! Император был в восхищении от своего нового дворца, но все-таки, несмотря на все принятые меры предосторожности, пребывание в нем не было безопасно для здоровья. Везде в помещениях заметны были следы ужасающей сырости, которая и с наступлением 1801 года была еще столь велика, что в спальнях оказалось необходимым выложить стены сверху донизу деревом. Печи были недостаточны, чтобы нагреть и высушить воздух. Бархат, которым обиты были стены, во многих комнатах начал покрываться плесенью; многие фрески совершенно слиняли. В большой зале замка постоянно поддерживался огонь в двух больших каминах, и, несмотря на это распоряжение, во всех углах ее образовался сверху донизу слой льда. Густой туман по-прежнему наполнял все комнаты, разрушая живопись и портя мебель. Павел объявил новый дворец загородным и затем учредил почту на немецкий образец, которая два раза в день, при звуке трубы, привозила письма и рапорты.

В Михайловском замке Цесаревичу Александру Павловичу пришлось испытать немало новых огорчений и душевных тревог. В 1801 году Императору Павлу благоугодно было вызвать из-за границы в Россию тринадцатилетнего племянника Императрицы Марии Феодоровны, принца Евгения Виртембергского, назначенного уже в 1798 году генерал-майором и шефом Драгунского полка. Воспитателем его был генерал барон Дибич, отец будущего фельдмаршала графа Дибича-Забалканского. С первого же представления Павлу молодого принца он понравился и завоевал себе искреннее расположение Государя. „Savez vous, - сказал Павел Петрович Императрице, - que ce petit drôle а fait ma conquête“. С этого дня расположение к нему Императора с каждым днем возрастало поражающим образом; наконец оно дошло до того, что Павел Петрович объявил Дибичу о своем намерении усыновить принца Евгения , прибавив, что он владыка в своем доме и в государстве, и потому возведет принца на такую высокую степень, которая приведет всех в изумление. Закону о престолонаследии, установленному, как казалось, незыблемым образом самим Императором Павлом, угрожало вопиющее нарушение. Положение Александра Павловича становилось с каждым днем все более затруднительным. Несмотря на покорность, внимание и предупредительность сына, подозрительность и недоверие к нему грозного Родителя принимало все более резкие формы. Войдя однажды в комнату Наследника, Император Павел нашел на его столе трагедию „Брут“ Вольтера; она оканчивается, как известно, словами Брута:

Государь призвал сына к себе наверх и, показывая на указ Петра Великого о несчастном Алексее Петровиче, спросил его: знает ли он историю этого Царевича?

Народ с надеждой взирал на восходящее солнце России , как называл Александра князь Платон Зубов. Уже тогда распространилась молва о благодушии и кротости Цесаревича, так что не успевал он показаться на улице, как встречали его благословениями и пожеланиями счастья. Известно было, что Александр всегда старался, по мере сил, облегчать участь всех подпавших под гнев Родителя, и потому распространилась уверенность, что царствование его будет благословенное, отеческое…

С исхода 1800 года настроение Павла Петровича делалось все более мрачным; подозрительность усиливалась. Усматривая, что через вывозимые из-за границы книги наносится „разврат веры, гражданского закона и благонравия“, Павел, 18-го апреля 1800 года, Высочайшим указом сенату воспретил привоз в Россию из-за границы всякого рода книг „на каком бы языке оные ни были без изъятия, равномерно и музыку“. Никто не был уверен, что будет с ним на следующий день. „Награда утратила свою прелесть, - пишет Карамзин, - наказание - сопряженный с ним стыд“. Высочайшим приказом от 12-го мая 1800 года штабс-капитан Кирпичников лишен чинов и дворянства и записан навечно в рядовые, с прогнанием шпицрутенами сквозь 1000 человек в раз. За все царствование Павла не было более жестокого приказа; в нем права дворянства попирались ногами и всякий мог видеть, какая участь ему предстояла бы, если бы он подвергся Монаршему гневу. Столица приняла небывалый, своеобразный вид; в 9 часов вечера, после пробития зари, по большим улицам перекладывались рогатки и пропускались только врачи и повивальные бабки. Тайная комиссия при генерал-прокуроре Обольянинове подвергала допросам с истязаниями. Вызванные этими мерами всеобщее уныние и беспокойство были всеми ощущаемы и вызвали убеждение, что такое положение продлиться не может. В Москве военный губернатор, фельдмаршал граф Салтыков, сам ожидая со дня на день ссылки, высказывал в эти тревожные дни, не стесняясь, мнение, что эта кутерьма долго существовать не может … 9-го марта был в Михайловском замке концерт. Среди собравшегося Двора господствовало мрачное настроение. Великая Княгиня Елисавета была грустна и молчалива; Александр разделял ее печальное настроение духа. Императрица с беспокойством оглядывалась и, казалось, размышляла над тем, какими пагубными мыслями озабочен ее супруг. Перед выходом к вечернему столу произошло следующее: когда обе половины дверей распахнулись, Павел подошел к близ стоявшей Императрице, остановился перед ней, насмешливо улыбаясь, скрестивши руки и, по своему обыкновению, тяжело дыша, что служило признаком сильного недовольства; затем он повторил те же угрожающие приемы перед обоими Великими Князьями: Александром и Константином. В конце концов он подошел к графу Палену, со зловещим видом шепнул ему на ухо несколько слов и поспешил к столу. Все последовали за ним в молчании и со стесненной грудью. Гробовая тишина царила за этой печальной трапезой, и когда, по окончании ее, Императрица и Великие Князья хотели поблагодарить Императора, он отстранил их от себя с насмешливой улыбкой и вдруг удалился, не простившись. Императрица заплакала и вся семья удалилась, глубоко взволнованная.

Наступил понедельник, 11-го марта 1801 года. Саблуков, бывший конногвардейский офицер, повествует в своих правдивых воспоминаниях, что, явившись вечером в 8 часов к Великому Князю Константину Павловичу в Михайловский замок с рапортом как дежурный полковник по полку, он, к удивлению своему, нашел обоих Великих Князей под домашним арестом. Александр Павлович объявил это лично Саблукову и прибавил: „нас обоих водил в церковь Обольянинов, присягать в верности…“. Вскоре после возвращения в полк Саблуков получил приказание немедленно явиться в замок; он тотчас отправился к своему эскадрону, занимавшему караул перед кабинетом Государя. В одиннадцатом часу вышел Император, а за ним следовал дежурный флигель-адъютант Уваров. Подойдя к Саблукову, Государь сказал: „Vous êtes des jacobins“. - Оскорбленный этим, Саблуков ответил: „Oui, Sire“. - „Pas vous mais le régiment“, - повторил Государь. - На это Саблуков возразил: „Passe encore pour moi, mais vous vous trompez pour le régiment“. - Государь продолжал: „А я лучше знаю. Сводить караул“. Саблуков скомандовал: „направо кругом, марш“, и караул выступил из занимаемого им покоя. Затем Император сказал еще, что он велел выслать конный полк из города и расквартировать его по деревням, и приказал Саблукову, чтобы все было готово к выступлению в 4 часа утра, в полном походном порядке.

После этих слов Павел Петрович обратился к двум ундер-лакеям, одетым в гусарскую форму, но невооруженным, и приказал им занять пост в дверях, ведущих в кабинет. Поклонившись особенно милостиво Саблукову, Государь удалился в свой кабинет…