Роман мне очень понравился.Первым делом завораживает атмосфера.На мой взгляд Калугин передает ощущение холода,некой обреченности,безкрайней пустоши вокруг тебя ничуть не хуже Джека Лондона.Я проникся происходящим в книге настолько.что читал ее укрывшись одеялом,и это учитывая жаркий июнь на дворе)Саму книгу можно поделить на две части-до
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
пришествия в поселок за горами
И после него.В первой части автор делает упор на описание мира,исследывание его ГГ.Повествование ведеться неспешно,размеренно,закручиваеться пружина интриги.Во второй части события развиваються куда более динамично.На одно из первых мест выходит психологическое противостояние между Харпом и главой селения,отношения между Харпом и Марсалом.За всем этим наблюдать архи интересно,при этом можно много почерпнуть для себя из сферы психологии)При всем этом на протяжении всей книги идет детективная линия с расследованием происхождения и назначения загадочных рисунков с всадниками,что буквально силой заставляет продолжать читать,забывая обо всем.Лично я до последнего не мог предсказать чем все кончиться,что весьма нехарактерно для меня)Всем категорически рекомендую,подобные книги встречаються довольно редко и действительно стоят потраченого на них времени.
Оценка: 10
Жизнь в мире из льда и снега, при 70 градусном ночном морозе, злобные снежные черви, необычное социальное устройство общества...все это увлекает затягивает и вещь читается на одном дыхании...но....после прочтения у меня возникло несколько мыслей: первая - произведению не хватило динамики, а отличный антураж и высказанные социальные и философские идеи эту нехватку не перекрыли. И еще одно: во время прочтения вещь постоянно с чем то до боли знакомым ассоциировалась и вдруг вспомнил - Фармер -Мир реки, сюжет Снежной слепоты крайне похож почти во всем! Отличие в разы меньшей масштабности происходящего, и возможно в философской составляющей. И лично для меня Слепота сразу потеряла пару балов. А если бы она кому-нибудь попалась сразу после Мира реки то больше 6-ки человек бы не поставил.
Оценка: 7
Прочитал эту книгу в первый раз больше 10 лет назад. Недавно попалась под руку, перечитал и даже удивился: по-прежнему интересно! Хотя из многих книг я «вырос» с тех пор. Так же как, например, Высоцкого могу слушать, а «Машина времени» или «Ария» давно кажутся какими-то смешными.
«Снежная слепота» прекрасный динамичный текст, очень атмосферный и очень неглупый. Героям приходится то и дело выяснять непростые отношения, и делают они это не столько кулаками, сколько сложными психологическими играми. Автор старался не только описать фантастический мир вечных снегов, но и показать внутренний мир каждого персонажа, даже если у него очень скромная роль. Да и сам сюжет даёт пищу для размышлений. Не каждый, ой не каждый писатель так уважает читателя.
Когда вы дочитаете роман, то, наверное, догадаетесь на какой фразе Шекспира построена идея текста. А не догадаетесь -- я вам подскажу.
Оценка: 9
На этот раз купилась рецензию в Еслях. Мол, автор социальные темы поднимает почти что уровня Голдинга. Ну или Громова как минимум. А читабельный Громов – это моя розовая мечта. Обожаю такие штуки, когда все-все то ли умерли, то ли в процессе. То ли оказались буквально я и сорок моих одноклассников на необитаемом острове, или планете, или в шахте их завалило допустим – это же мечта любителя социальных экспериментов.
Так вот, здесь такого есть. Вместе с основным Громовским же минусом: неинтересно до зубовного скрежета. И вроде придраться не к чему: все на уровне. Сюжет не провисает, интрига держится, текст идет легко, по нему тоненькой вышивкой проходит мысль, и даже думает ее не автор, а герои. Чудо, в общем. Совершенно нечитабельное чудо.
Остался очень неприятный осадок, потому что все прочитанное мне близкО, понятно и приятно. Так как в Рыцарях или в Речном мире - куча попаданцев в неведомое, только неведомое находится в снегах и нет ничего кругом. С попаданцами, завсегда страдающими амнезией, вываливается из неизвестного некоторое количество полезностей, позволяющих выжить в ледяном мире.
То есть автор не поленился обыграть все читы: накопительский инстинкт, разрозненные социальные группы с борьбой за превосходство как унутри себя, так и вовне, монстры там, потертые из Дюны: снежные черви. Страшные, правда, но очаровывающие не меньше Шаи Хулуда. Герой, очевидно являющийся альфа-самцом, но при этом страдающий все той же амнезией. Придумает всякое, чтоб на подвиги, чтоб вырваться из ловушки ледяного мира.
Если бы эту книгу писала я, ничего бы лучше я не придумала, чесслово. И герой-то еще и размышляет, учит жизни и толкает сентенции. Нет нареканий. Вспоминаю и думаю: так бы и схватилась и дочитала. Очень хочется! Но не можется… Повезет тому, кто попадет с автором на одну волну. Социальная читерская приключалка с элементами мысли – это что-то.
И при этом вполне приличный язык и очень качественная схема повествования: напряг, борьба (внутренняя или внешняя – не важно), потом почти на грани (ну как положено), потом спасаемся и рефлексируем. И все это качество не про меня. Обидно-то как! Чувствую себя обжорой на диете. Собственно, я себя всегда так чувствую, только относительно еды. А тут…
Мир обалденный, продуманный и красивый. И хочется туда не только на экскурсию: процентов с десяти текста я бы уже побежала записываться в ряды попаданцев. При том, что быт «снежных людей» ожидаемо скучен, автор ухитрился и его разнообразить нычкой в домике типа ледяная ловушка. Ну и социальные дрязги – на том стоим. В описываемой общине аж из четырех человек и то идет ненавязчивая борьба за власть, в которую влезет ГГ. Опять же, там про принципы расскажет, про разумное, доброе и вечное.
Мы будем иметь удовольствие оборзеть Повесть о настоящем человеке, не замутненную шаблонным мышлением. Выживание в лучшем виде, в таком, куда хочется попасть и показать всем не только Кузькину мать, но и прочих Кузькиных родственников. Очень хорошо и грамотно!
Читабельность недурна, но не более того. Автора не вычеркну из планов, но я разочарована. Если бы хоть интрига не подпортила…
А она подпортила. Несмотря на дифирамбы, спетые мной сюжетопостроениею, несмотря на битву со снежным червем, которую я буду вспоминать перед смертью, несмотря на дикое желание присоединиться к герою в его праведной борьбе, несмотря на очарование снежного мира… В общем, несмотря ни на что, книга показалась мне скучной. Это как с едой. Иная хозяйка ухитрится и макароны испортить – а это ж уметь надо!
И, поскольку объективно я не могу назвать недостатки в построении интриги и перечислить недостающих частей интересности, скажу, что в книге не хватает того маленького и сморщенного, что должно быть не только в каждой женщине – изюминки. Вот бывают такие красавицы: и фигура, и лицо, и волосы, и женственность… а пустое место. А бывает и наоборот: страхолюдина-страхолюдиной, а глянь – уже серенады поют и токования устраивают. Необъяснимая такая вещь… которой книга лишена напрочь. Очень жаль.
Персонажи, возможно, слишком явно обозначены: этот - злодей, этот – герой, этот – арфист, этот – страдалец, этот – правдолюб, а вон прячутся хитрец с эгоистом, а на баррикады лезет дурак бесстрашный… Но при этом они развиваются и маски по ходу пьесы по чуть-чуть меняют, так что не все так плохо. Средние герои, так скажем. (с)))))
Идей полно, разве что декларируются они чуть бравадно, но оттого более цеплятельны. Если автор устами героя призывает бороться с эгоизмом, низостью, подлостью, то мы, понятное дело, примкнем к герою. И будем бороться и, стараниями автора, обязательно одержим победу.
Только очень жаль, что автор так и не спросит, а не прячется ли в герое, то бишь в нас самих, эти эгоизм, низость и подлость. Не сравнит наши действия с действиями оппонента и вопрос не задаст… А мог бы. Может, именно там означенная изюминка и затерялась? В отсутствии разницы между Светом и Тьмой, в вечном равновесии Дао, в слиянии Ян и Инь?
Ну что ж, очевидные идеи – тоже идеи. Опять же, разливу они советского, оттого мне близки, понятны и приятны. Чуть бы еще доработать… ну ладно.
Душевность обалденная. Упомянутые советские идеалы на бескрайних снежных просторах в исполнении принципиальных Робинзонов – это голубая мечта моего детства! Плюс же ж социальные драчки по типу пауков в банке – да это ж счастье! Очень торкнуло.
Погружение тоже вполне на уровне, даже при том, что на момент прочтения на улице было сорок и вовсе не мороза. Но так познобило чуточку, когда герой чуть не замерз в ледяной ловушке. Впечатлило. Как и многое другое, включая дележ добычи – вот ведь как сильны инстинкты! Молодец автор.
Оценка: 8
Современные фантастические романы редко обходятся без стрельбы и обилия крови. Однако, Алексей Калугин сумел создать увлекательнейшее произведение, уделяя больше всего внимания его социальной, психологической и философской сторонам. Отлично поставленный характер героя, неожиданная развязка, приятный стиль автора - у романа много плюсов. Отдельного упоминания заслуживает мир, в котором разворачивается действие книги. Уж очень он необычен и оригинален.
Оценка: 7
«Снежная слепота» - мой любимый фантастический роман. Среди современной фантастики трудно найти хоть что-нибудь подобное. На мой взгляд даже сам Калугин не написал ничего более интересного. Книга читается «на одном дыхании» и несет в себе определенный социально-философский смысл. В общем впечатление от прочитанного весьма приятно. В произведении есть все: интересный сюжет, тайна, характерный герой, битва за выживание, сложные взаимоотношения людей на фоне социального эксперимента и т.д. Вот бы кино снять по этой книге. А что? Первоклассный сценарий и при этом не такие уж большие затраты на всякие «примочки».
Короче, писателю- так держать, читателям - прочитайте не пожалеете.
Оценка: нет
Не являюсь фанатом автора, прочитал, собственно, только эту книгу. И дело было еще когда в школе учился. Не помню как ко мне попала сама книга, да и читать её я начал от безнадёги. Но тем не менее, произведение приятно удивило и атмосферностью, и развитием сюжета и характером ГГ. Что для меня важно - роман заканчивается небанально, и при этом весьма органично, так что любителям отечественной фантастики вполне советую.
Оценка: 7
В основном, не плохо.
Калугин талантливо создал новый мир, колоритный и устрашающе яркий. Вывел прекрасныю интригу, держащую в напряжении до самого финала.
Сам финал меня несколько разочаровал искуственностью и дидактизмом. Совершенно очевидно, что автора подвела фантазия. На мой вкус было лучше оставить загадки не разгаданными, чем ляпать под конец нечто весьма нелепое.
Сценизм высок, и целен. Действия описаны с высоким драйвом и фантазией. Финальные сцены также слабоваты, как и сюжнтная схема финала.
Образы героев, в принципе хороши и живы. Главные герои вышле несколько нецельными, со сбитой мотивацией решений и поступков.
Морально-психологическая тема, явно просматривающаяся по всей линии сюжета, в принципе, напоминает оную в «Повелителе мух» Уильяма Голдинга, хорошо показывая микроскопичность и нелепость мелких человеческих интриг и амбиций, на фоне угрожающего и непостижимого мира.
В целом, роман понравился. Прочёлся с удовольствием, несмотря на разочарование в финале.
Алексей Калугин
Снежная слепота
– Что такое жизнь?
– Ты меня об этом спрашиваешь?
– Можно подумать, здесь есть кто-то еще.
– Ты не хуже меня знаешь ответ.
– Мне любопытно, что именно ты думаешь по этому поводу.
– Тебе это тоже известно.
– И все же…
– Это очень скучно, брат.
Из разговора двух мертвецов
Вокруг, куда ни кинь взгляд, простиралась бескрайняя белая пустыня. И только на западе, у самого горизонта, присмотревшись, можно было заметить невысокую горную гряду, похожую на становой хребет какого-то заледеневшего монстра.
День выдался погожий, во всяком случае, в первой своей трети. На небе не было ни облачка, и лучи маленького желто-коричневого солнца, скользя по ровному снежному покрывалу, вспыхивали на его поверхности мириадами ослепительно ярких искорок. Выглядело все это сказочно красиво. Но любоваться волшебным блеском крошечных льдинок мог лишь человек, незнакомый с коварством снегов. Бедолагу, не позаботившегося о том, чтобы в ясный солнечный день защитить глаза, ожидало болезненное и долго не проходящее воспаление роговицы, или, говоря иначе, снежная слепота.
Марсал был давно уже не новичок. По календарю старого Бисауна он прожил в здешних краях год и семь пятидневок. Дольше, если не считать самого Бисауна, протянул только Татаун. Но полгода назад Татаун отправился собирать красницу, да так и сгинул без следа. Поскольку в то время «снежных волков» поблизости не было, старый Бисаун пришел к выводу, что Татаун либо по неосторожности заблудился в ходах, прорытых снежными червями, либо намеренно отправился в один из новых лазов, рассчитывая добыть немного свежего мяса из тех запасов, что делает снежный червь, замуровывая недоеденную добычу в стены своего ледяного логова. Если так, то Татаун сам превратился в обед. И хорошо еще, если червь съел его сразу, а не оставил про запас. Прежде чем зарыть свою добычу в ледяную стенку, снежный червь покрывает ее липкой слизью, которая защищает еще живое существо от резкого переохлаждения. Сам Татаун говорил, что жертва, покрытая слизью и замурованная, может оставаться живой в течение пятидневки, а то и дольше, и лишь толстая корка льда, сковывающая тело, не позволяет ей вырваться на свободу.
Осмотрев окрестности через узкую щелку, прорезанную в полоске черного пластика, и не заметив поблизости ни одного выхода из лаза снежного червя, Марсал надвинул на глаза старенькие солнцезащитные очки с треснутым левым стеклом и, поправив на плечах лямки полупустого мешка, зашагал дальше, по направлению к берегу Замерзшего моря, оставляя за собой большие узорчатые следы плетеных снегоступов.
Обычно для того, чтобы обнаружить лаз снежного червя, достаточно было отойти всего на пару километров от хибары старого Бисауна. Но сегодня Марсал шел уже около получаса и все еще не встретил ни одного выхода. Ночью температура не опускалась ниже семидесяти градусов, следовательно, червям не было нужды зарываться глубоко в снег. Выходит, Марсалу сегодня просто чертовски не везло.
Марсал не любил, когда день начинался неудачно. Татаун в бытность свою говаривал: «Если в первую треть дня промочишь ноги, к исходу третьей непременно останешься без пальцев». И в этом Марсал был с ним согласен.
Когда Марсал вышел из хибары, на улице, если верить показаниям спиртового термометра старого Бисауна, было тридцать два градуса мороза. Однако, разгоряченный быстрой ходьбой, он не чувствовал холода и даже скинул капюшон старенькой, изрядно поношенной дохи на искусственном меху. На голове у него осталась только круглая шапка тоже из искусственного меха с широкими опущенными отворотами и двумя клапанами на липучках, прикрывающими нижнюю часть лица. Холода Марсал не боялся. В отличие от многих новичков, он с первого же дня, как оказался в снегах, мог определить, когда необходимо начать интенсивно согревать ту или иную часть тела, чтобы не получить обморожения.
Повернув на юго-восток, к берегу Замерзшего моря, где черви встречались чаще, Марсал решил, что сделает еще двести шагов и, если не обнаружит выход из лаза, повернет назад. Искушать судьбу без надобности мог лишь полный болван, к каковым Марсал себя не причислял. «Снежных волков» пока не стоило опасаться – они появлялись не раньше середины второй трети дня. Но зато, двигаясь по свежевыпавшему снегу, не успевшему покрыться прочной коркой наста, можно запросто угодить в ловушку снежного червя. В конце концов, день можно жить и без красницы, если, конечно, не обращать внимания на нудный бубнеж старого Бисауна, который снова начнет твердить о том, что они не обновляли закваску более года и она уже не является полноценной пищей.
А чья, спрашивается, в том вина?.. Если бы они успели подобрать хоть одного новичка, прежде чем до него доберутся «снежные волки», то была бы у них и свежая закваска, и новая доха, и снегоступы новые, и много чего еще было бы… Было бы… Если бы ему, Марсалу, не приходилось сутки напролет носиться по снегу, выискивая пищу для старика и двух женщин, то он уж непременно исхитрился бы перехватить у «снежных волков» новичка. Марсал даже знал, что нужно для этого сделать: одеться потеплее да засесть на крыше хибары, высматривая, не блеснет ли где на снегу вспышка, извещающая о прибытии. А затем, надев на ноги снегоступы, бежать скорее к тому месту. Только так и можно опередить «снежных волков», у которых, как доподлинно известно Марсалу, действует система постоянного слежения за прибытием новичков. Да и снегоступы у них новенькие, не то что у Марсала: сколько ни ремонтируй это старье, все равно прутья торчат во все стороны…
Пройдя намеченное расстояние, Марсал остановился, сдвинул солнцезащитные очки на лоб и, приложив к глазам полоску пластика с прорезью, посмотрел вокруг. На этот раз удача улыбнулась ему – метрах в ста от себя он увидел выход из лаза снежного червя.
Для того чтобы заметить такой выход, требовался наметанный глаз. Марсал немало походил в паре с Татауном, прежде чем научился сам определять, где снег просто наметен ветром, а где он лег валом, выброшенный снежным червем.
Однако обнаружить лаз – только половина дела. Надо еще и подойти к нему с правильной стороны, чтобы самому не оказаться в западне. Если провалишься, не успев закрепить наверху веревку, то без посторонней помощи на поверхность уже не выбраться. Марсал, правда, слышал от Татауна историю о том, как кому-то удалось сделать это, вырубив ножом во льду ступени. Но похоже было, что и сам Татаун в нее не очень-то верил. Чтобы ножом рубить ступени, нужна надежная точка опоры. А на что можно опереться в ледяной трубе, почти отвесно уходящей вниз на десять, а то и пятнадцать метров?
Пройдя половину пути до выхода из лаза снежного червя, Марсал выдернул из-за спины тонкий стальной прут – единственное добротное оружие, которое им с Бисауном до сих пор удавалось утаить от «снежных волков». Теперь он двигался вперед медленно и осторожно, то и дело останавливаясь и проверяя концом прута плотность снежного покрова. Когда ему казалось, что снег под ногами становится более плотным, Марсал делал три-четыре шага в сторону, после чего вновь продолжал двигаться в намеченном направлении.
Наконец ему удалось нащупать концом прута край воронки, которую пробил снежный червь для того, чтобы, выглянув на поверхность, глотнуть свежего воздуха.
Татаун, учивший Марсала выслеживать снежных червей, говорил, что одного вдоха червю хватает, чтобы на двадцать–двадцать пять минут уйти под плотный слой слежавшегося снега. А когда начинается метель, червь кольцом сворачивается под снегом и может пролежать так, в полной неподвижности, затаив дыхание, около часа. В этом состоянии, если опять-таки верить словам Татауна, снежный червь не реагирует даже на появление в своем логове чужака. Впрочем, что бы там ни рассказывал Татаун, сам он был не настолько глуп, чтобы попытаться проверить это на собственном опыте. Он, случалось, заговаривал об охоте на снежного червя, утверждая, что двое взрослых мужчин, используя необходимое оружие и инструменты, если повезет, имеют шанс справиться с небольшим снежным червем. Но теперь, после того, как Татаун пропал, об этом можно забыть. Тем более что в последний свой налет на хибару старого Бисауна «снежные волки» отыскали тайник Татауна и забрали спрятанные в нем крючья, два больших тесака и, что самое главное, бухту тонкого, чрезвычайно прочного стального провода в пластиковой оплетке, что позволяло пользоваться им на холоде без перчаток, не боясь обморозить руки.
– Что такое жизнь?
– Ты меня об этом спрашиваешь?
– Можно подумать, здесь есть кто-то еще.
– Ты не хуже меня знаешь ответ.
– Мне любопытно, что именно ты думаешь по этому поводу.
– Тебе это тоже известно.
– И все же…
– Это очень скучно, брат.
Из разговора двух мертвецов
Глава 1
Вокруг, куда ни кинь взгляд, простиралась бескрайняя белая пустыня. И только на западе, у самого горизонта, присмотревшись, можно было заметить невысокую горную гряду, похожую на становой хребет какого-то заледеневшего монстра.
День выдался погожий, во всяком случае, в первой своей трети. На небе не было ни облачка, и лучи маленького желто-коричневого солнца, скользя по ровному снежному покрывалу, вспыхивали на его поверхности мириадами ослепительно ярких искорок. Выглядело все это сказочно красиво. Но любоваться волшебным блеском крошечных льдинок мог лишь человек, незнакомый с коварством снегов. Бедолагу, не позаботившегося о том, чтобы в ясный солнечный день защитить глаза, ожидало болезненное и долго не проходящее воспаление роговицы, или, говоря иначе, снежная слепота.
Марсал был давно уже не новичок. По календарю старого Бисауна он прожил в здешних краях год и семь пятидневок. Дольше, если не считать самого Бисауна, протянул только Татаун. Но полгода назад Татаун отправился собирать красницу, да так и сгинул без следа. Поскольку в то время «снежных волков» поблизости не было, старый Бисаун пришел к выводу, что Татаун либо по неосторожности заблудился в ходах, прорытых снежными червями, либо намеренно отправился в один из новых лазов, рассчитывая добыть немного свежего мяса из тех запасов, что делает снежный червь, замуровывая недоеденную добычу в стены своего ледяного логова. Если так, то Татаун сам превратился в обед. И хорошо еще, если червь съел его сразу, а не оставил про запас. Прежде чем зарыть свою добычу в ледяную стенку, снежный червь покрывает ее липкой слизью, которая защищает еще живое существо от резкого переохлаждения. Сам Татаун говорил, что жертва, покрытая слизью и замурованная, может оставаться живой в течение пятидневки, а то и дольше, и лишь толстая корка льда, сковывающая тело, не позволяет ей вырваться на свободу.
Осмотрев окрестности через узкую щелку, прорезанную в полоске черного пластика, и не заметив поблизости ни одного выхода из лаза снежного червя, Марсал надвинул на глаза старенькие солнцезащитные очки с треснутым левым стеклом и, поправив на плечах лямки полупустого мешка, зашагал дальше, по направлению к берегу Замерзшего моря, оставляя за собой большие узорчатые следы плетеных снегоступов.
Обычно для того, чтобы обнаружить лаз снежного червя, достаточно было отойти всего на пару километров от хибары старого Бисауна. Но сегодня Марсал шел уже около получаса и все еще не встретил ни одного выхода.
Ночью температура не опускалась ниже семидесяти градусов, следовательно, червям не было нужды зарываться глубоко в снег. Выходит, Марсалу сегодня просто чертовски не везло.
Марсал не любил, когда день начинался неудачно. Татаун в бытность свою говаривал: «Если в первую треть дня промочишь ноги, к исходу третьей непременно останешься без пальцев». И в этом Марсал был с ним согласен.
Когда Марсал вышел из хибары, на улице, если верить показаниям спиртового термометра старого Бисауна, было тридцать два градуса мороза. Однако, разгоряченный быстрой ходьбой, он не чувствовал холода и даже скинул капюшон старенькой, изрядно поношенной дохи на искусственном меху. На голове у него осталась только круглая шапка тоже из искусственного меха с широкими опущенными отворотами и двумя клапанами на липучках, прикрывающими нижнюю часть лица. Холода Марсал не боялся. В отличие от многих новичков, он с первого же дня, как оказался в снегах, мог определить, когда необходимо начать интенсивно согревать ту или иную часть тела, чтобы не получить обморожения.
Повернув на юго-восток, к берегу Замерзшего моря, где черви встречались чаще, Марсал решил, что сделает еще двести шагов и, если не обнаружит выход из лаза, повернет назад. Искушать судьбу без надобности мог лишь полный болван, к каковым Марсал себя не причислял. «Снежных волков» пока не стоило опасаться – они появлялись не раньше середины второй трети дня. Но зато, двигаясь по свежевыпавшему снегу, не успевшему покрыться прочной коркой наста, можно запросто угодить в ловушку снежного червя. В конце концов, день можно жить и без красницы, если, конечно, не обращать внимания на нудный бубнеж старого Бисауна, который снова начнет твердить о том, что они не обновляли закваску более года и она уже не является полноценной пищей.
А чья, спрашивается, в том вина?.. Если бы они успели подобрать хоть одного новичка, прежде чем до него доберутся «снежные волки», то была бы у них и свежая закваска, и новая доха, и снегоступы новые, и много чего еще было бы… Было бы… Если бы ему, Марсалу, не приходилось сутки напролет носиться по снегу, выискивая пищу для старика и двух женщин, то он уж непременно исхитрился бы перехватить у «снежных волков» новичка. Марсал даже знал, что нужно для этого сделать: одеться потеплее да засесть на крыше хибары, высматривая, не блеснет ли где на снегу вспышка, извещающая о прибытии. А затем, надев на ноги снегоступы, бежать скорее к тому месту. Только так и можно опередить «снежных волков», у которых, как доподлинно известно Марсалу, действует система постоянного слежения за прибытием новичков. Да и снегоступы у них новенькие, не то что у Марсала: сколько ни ремонтируй это старье, все равно прутья торчат во все стороны…
Пройдя намеченное расстояние, Марсал остановился, сдвинул солнцезащитные очки на лоб и, приложив к глазам полоску пластика с прорезью, посмотрел вокруг. На этот раз удача улыбнулась ему – метрах в ста от себя он увидел выход из лаза снежного червя.
Для того чтобы заметить такой выход, требовался наметанный глаз. Марсал немало походил в паре с Татауном, прежде чем научился сам определять, где снег просто наметен ветром, а где он лег валом, выброшенный снежным червем.
Однако обнаружить лаз – только половина дела. Надо еще и подойти к нему с правильной стороны, чтобы самому не оказаться в западне. Если провалишься, не успев закрепить наверху веревку, то без посторонней помощи на поверхность уже не выбраться. Марсал, правда, слышал от Татауна историю о том, как кому-то удалось сделать это, вырубив ножом во льду ступени. Но похоже было, что и сам Татаун в нее не очень-то верил. Чтобы ножом рубить ступени, нужна надежная точка опоры. А на что можно опереться в ледяной трубе, почти отвесно уходящей вниз на десять, а то и пятнадцать метров?
Пройдя половину пути до выхода из лаза снежного червя, Марсал выдернул из-за спины тонкий стальной прут – единственное добротное оружие, которое им с Бисауном до сих пор удавалось утаить от «снежных волков». Теперь он двигался вперед медленно и осторожно, то и дело останавливаясь и проверяя концом прута плотность снежного покрова. Когда ему казалось, что снег под ногами становится более плотным, Марсал делал три-четыре шага в сторону, после чего вновь продолжал двигаться в намеченном направлении.
Наконец ему удалось нащупать концом прута край воронки, которую пробил снежный червь для того, чтобы, выглянув на поверхность, глотнуть свежего воздуха.
Татаун, учивший Марсала выслеживать снежных червей, говорил, что одного вдоха червю хватает, чтобы на двадцать–двадцать пять минут уйти под плотный слой слежавшегося снега. А когда начинается метель, червь кольцом сворачивается под снегом и может пролежать так, в полной неподвижности, затаив дыхание, около часа. В этом состоянии, если опять-таки верить словам Татауна, снежный червь не реагирует даже на появление в своем логове чужака. Впрочем, что бы там ни рассказывал Татаун, сам он был не настолько глуп, чтобы попытаться проверить это на собственном опыте. Он, случалось, заговаривал об охоте на снежного червя, утверждая, что двое взрослых мужчин, используя необходимое оружие и инструменты, если повезет, имеют шанс справиться с небольшим снежным червем. Но теперь, после того, как Татаун пропал, об этом можно забыть. Тем более что в последний свой налет на хибару старого Бисауна «снежные волки» отыскали тайник Татауна и забрали спрятанные в нем крючья, два больших тесака и, что самое главное, бухту тонкого, чрезвычайно прочного стального провода в пластиковой оплетке, что позволяло пользоваться им на холоде без перчаток, не боясь обморозить руки.
Сняв снегоступы, Марсал лег на живот и, протянув вперед руку с прутом, начал прощупывать снег. Вскоре он нашел уплотнение, которое непременно образуется на краю выхода, когда снежный червь высовывает из лаза головную часть своего огромного туловища, чтобы сделать глоток воздуха. Упершись руками, Марсал переместился вперед еще на полметра и снова ткнул прутом. Теперь стальной прут легко, не встретив никакого сопротивления, ушел под снег. Марсал подвигал прутом из стороны в сторону, и все, что намело за ночь поверх входа в лаз, осыпалось вниз. Марсал сел на краю воронки, свесив ноги, и скинул со спины мешок. Теперь ему нужны были не плетеные снегоступы, а металлические кошки, без которых нечего и соваться в лаз снежного червя. Во время движения червь не разрывал снег, а плотно утрамбовывал его. При этом снег еще и частично плавился, после чего внутренние поверхности лаза покрывались толстой коркой блестящего словно стекло, но несравнимо более прочного льда.
Привязав к ногам металлические скобы с выступающими шипами, Марсал вбил в обледеневший вал на краю воронки пластиковый колышек с веревкой, по всей длине которой через каждые двадцать сантиметров были завязаны узлы. Дернув пару раз, чтобы убедиться, что колышек не выскочит, Марсал бросил конец веревки вниз, накинул на плечи опустевший мешок и, упираясь закрепленными на ногах кошками в гладкую ледяную стенку, начал спускаться вниз.
Татаун, обучая Марсала, постоянно твердил, что, когда имеешь дело со снежным червем, главное – не торопиться: стоит упустить хотя бы одну на первый взгляд кажущуюся совершенно незначительной деталь, и это может обернуться трагедией. Спускаясь в лаз снежного червя, следовало обращать внимание на все: на глубину этого лаза, на звуки в нем, на цвет и структуру льда и даже на запахи. Каждый из перечисленных признаков, если верно его истолковать, помогает определить, как далеко от выхода, которым ты решил воспользоваться, находится сейчас червь.
Глубина лаза, куда спускался Марсал, составляла около десяти метров. На дне его царил серый полумрак. После яркого света наверху требовалось какое-то время, чтобы глаза адаптировались к сумеречному освещению.
Стянув с левой руки перчатку, Марсал провел кончиками пальцев по стенке лаза. Судя по тому, что лед был покрыт частой сеткой тончайших трещинок, ход прорыли как минимум дня два назад. А то, что Марсал, принюхавшись, не почувствовал характерного запаха, присущего снежному червю, свидетельствовало о том, что с тех пор он здесь больше не появлялся. С одной стороны, это гарантировало безопасность, с другой – если снежный червь покинул свой лаз, значит, в его ледяных стенках уже не осталось никаких припасов. Однако Марсал пришел сюда не для того, чтобы воровать у червя объедки, а чтобы собрать немного красницы.
Лаз тянулся в двух противоположных направлениях. В принципе, Марсалу было совершенно безразлично, в какую сторону идти. Червя поблизости не было, а значит, единственной опасностью, которая ему угрожала, была возможность заблудиться в лабиринте ходов, если они начнут раздваиваться, пересекаясь с ходами, прорытыми другими червями.
Марсал пошел налево. Просто потому, что туда указывал конец упавшей на ледяной пол веревки.
Лаз имел почти круглое сечение. Червь, прорывший его, отличался изрядными размерами: идя по центру прохода, не нужно было даже голову пригибать. При каждом шаге Марсал старательно ступал на носок, вгоняя шипы кошек в гладкую, словно отполированную поверхность льда.
Чем дальше от выхода отходил Марсал, тем темнее становилось в лазе. Когда темнота сгустилась настолько, что стены стали едва различимы, Марсал достал из внутреннего кармана дохи светящийся цилиндр. Это был еще один из тех драгоценных предметов, без которых выжить в мире вечных снегов невозможно. Каждый раз, возвращаясь в хибару, Марсал прятал светящийся цилиндр, кошки, стальной прут и небольшой охотничий нож в тайнике, который «снежным волкам» пока еще не удалось отыскать.
Ударив пару раз светящимся цилиндром о ладонь, Марсал поднял его над головой. Стены лаза озарились странным, чуть зеленоватым, холодным светом, отблески которого скользили по гладкой ледяной поверхности, преломляясь в небольших трещинах, дробясь и рассыпаясь сотнями искр на полу в тех местах, где Марсал оставил глубокие выбоины. Природу этого удивительного света не мог объяснить никто, даже старый Бисаун, знавший, как полагал Марсал, все на свете, за исключением того, чего не знал никто. Это была одна из тех загадок, про которые Бисаун говорил, что о них лучше и не думать, поскольку скорее сойдешь с ума, чем придешь хотя бы к самому общему пониманию происхождения подобных вещей. Помимо светящихся цилиндров, старый Бисаун относил к тайнам, недоступным человеческому разуму, также принцип работы теплогенератора, который имелся в каждой хибаре, и то, откуда в снегах появляются новички.
Держа светящийся цилиндр над головой, Марсал не спеша двигался вдоль прохода, внимательно всматриваясь в толщу ледяных стен. Один раз ему показалось, что он видит какое-то инородное вкрапление во льду, но, когда он ковырнул подозрительное место ножом, оказалось, что это всего лишь вмерзший пузырек воздуха. Марсал не испытал разочарования. Он знал, что в мире вечных снегов ничего нельзя планировать заранее. На все здесь воля слепого и зачастую безысходного случая. Если ему сегодня повезет, он найдет красницу. Хотя с такой же степенью вероятности может произойти подвижка континентальных льдов, и тогда он окажется заживо погребен под многими тоннами снега и льда. Если думать об этом, лучше и вовсе не спускаться в лаз снежного червя – сидеть себе в хибаре у теплогенератора и жевать расползающиеся в руках лепешки из кислой, перебродившей закваски.
Марсал не был героем. Он просто жил в этом мире и не помнил другой жизни. Хотя она, несомненно, была. Так говорил старый Бисаун. Об этом же без конца твердил и Татаун, когда еще был жив. Да и сам Марсал прекрасно понимал, что люди не появляются на свет тридцатилетними. Но где он жил до того, как оказался в мире вечных снегов, как и почему вдруг случилось, что он очутился здесь, Марсал не помнил. Так же, как не мог ничего сказать об этом и никто другой из тех, с кем ему доводилось беседовать. Большинство же обитателей мира вечных снегов и вовсе не любили разговоров о прошлой жизни, считая их пустой и совершенно бессмысленной болтовней. Какая разница, что было прежде, если сейчас все они находятся здесь и вынуждены ежедневно бороться за выживание.
Марсал прошел не меньше километра по лазу снежного червя. Временами он останавливался и внимательно прислушивался, не слышно ли негромкого потрескивания, предвещающего возможную подвижку континентальных льдов. Однако все было спокойно, и он продолжал уверенно двигаться вперед. Тем более что на пути ему не встретилось ни одного разветвления ходов, а значит, не было опасности заблудиться.
Примерно через каждую сотню метров Марсалу приходилось ударять светящимся цилиндром о ладонь, чтобы свечение его сделалось ярче. После того как Марсал в очередной раз подзарядил цилиндр и его призрачный зеленоватый свет озарил своды ледяной пещеры, человек увидел то, что искал: под коркой льда отчетливо различались грозди ярко-красных ягод размером с ноготь большого пальца каждая.
Положив светящийся цилиндр на пол, Марсал ухватил обеими руками нож и принялся долбить лед. Вскоре его усилия увенчались успехом. Поставив у ног открытый мешок, он стал бросать в него куски льда с вмерзшими гроздями красницы. Ягоды сидели на тонких, но чрезвычайно прочных бесцветных нитях. Иногда, когда нитей было слишком много, Марсалу не удавалось их оборвать, и тогда приходилось рубить ножом.
Все, кого знал Марсал, называли красницу ягодами, и только один старый Бисаун упорно и упрямо продолжал твердить, что это вовсе не растение, а насекомые, живущие большими колониями и питающиеся отходами жизнедеятельности снежных червей. Именно поэтому спелую красницу можно было отыскать только в лазах, покинутых снежным червем не более пяти дней назад. Когда червя поблизости не было и насекомым нечем было питаться, красница впадала в состояние анабиоза, превращаясь из спелых, налитых соком «ягод» в сухие, сморщенные, совершенно непригодные в пищу комочки.
На этот раз Марсалу повезло – он нашел большое скопление спелой красницы. Набивая вмерзшими в лед ягодами мешок, Марсал настолько явственно представлял себе кисловатый, немного терпкий вкус красницы на языке, что ему то и дело приходилось сглатывать слюну. Он слышал, что «снежные волки» давили ягоды, добавляли в нее закваску и оставляли стоять возле теплогенератора, в результате чего настой начинал бродить и через неделю превращался в слабоспиртовой напиток. Но в хибаре старого Бисауна из красницы варили только компот да еще для вкуса добавляли в лепешки и кашу из закваски.
Марсал набрал уже почти полный мешок красницы, когда неожиданно над головой у него что-то тяжко ухнуло. Марсал непроизвольно втянул голову в плечи, хотя и понимал, что, если своды лаза обрушатся, у него в любом случае не будет ни малейшего шанса остаться в живых. Ледяная корка, покрывающая стены, выдержала удар, зато метрах в ста от того места, где находился Марсал, сверху посыпался снег – сам собой открылся еще один выход из лаза, – и Марсал успел заметить, как по стенкам уходящей вверх ледяной трубы скользнул розоватый отсвет. Ошибки быть не могло: где-то совсем неподалеку объявился новичок.
Забыв о мешке с красницей, Марсал кинулся к выходу.
Остановившись под отверстием, он запрокинул голову и посмотрел вверх. Глубина лаза в этом месте была всего около пяти метров, и, если повезет, брошенный крюк мог зацепиться за ледяную корку на краю выходного отверстия.
Бегом вернувшись к оставленному мешку, Марсал достал из бокового кармана моток веревки с привязанным самодельным крюком, выгнутым из какой-то старой, проржавевшей скобы. Вернувшись к выходу, он размотал веревку, кинул ее на пол и, как следует прицелившись, метнул крюк вверх. Бросок получился неудачным: ударившись о стенку, крюк упал вниз. Тихо выругавшись, Марсал повторил попытку. И снова неудачно.
Только после шестого броска крюк оказался на краю отверстия и за что-то там зацепился. Пару раз осторожно дернув веревку, Марсал поджал ноги и повис на ней всей тяжестью своего тела. Опора, за которую цеплялся крюк, выдержала. Это вовсе не означало, что она не обломится в тот момент, когда Марсал начнет взбираться, но выбора у него не было. Если бы Марсал решил вернуться к тому выходу, через который забрался в лаз снежного червя, скорее всего новичок, как обычно, достался бы «снежным волкам». Впрочем, даже если новичка удастся увести, с ним еще будет немало проблем: «снежные волки» не откажутся так просто от добычи, которую они считают безраздельно своей. Однако пока Марсал даже и не думал о том, как и где будет прятать новичка. Сейчас у него был шанс, который, возможно, уже никогда больше не представится, – по воле случая он оказался гораздо ближе к тому месту, где появился новичок, чем «снежные волки», – и Марсал не собирался упускать такую удачу. Подтянувшись на руках, он зацепился кошками за нижний край ведущей вверх ледяной трубы и начал выбираться на поверхность.
Веревка была тонкой, без узлов, и к тому моменту, когда Марсал добрался до верхнего края вертикальной трубы, пробитой в снегу червем, руки и колени его дрожали от напряжения. Он старался даже не думать, за что зацепился брошенный им крюк, потому что, если бы он сорвался, падение с пятиметровой высоты на толстую ледяную корку могло закончиться весьма плачевно.
Уцепившись пальцами за кромку льда, Марсал перевалился через окружающий выходное отверстие невысокий вал из спрессованного снега. Перекатившись на спину, он замер, раскинув руки в стороны: нужно было перевести дух.
До ослепительно голубого безоблачного неба, казалось, можно достать рукой. А протянув руку в сторону, можно попробовать поймать в ладонь зависший почти у самого горизонта крошечный желто-коричневый шарик солнца. Марсал всегда удивлялся, как такое маленькое светило дает столько света, что от него воспаляются глаза? Или во всем виноват снег?
Вокруг царила мертвая тишина. Только легкая поземка, которую гнал по тоненькой корочке наста ветер, едва слышно шуршала возле уха. Казалось, Марсал находился совершенно один в холодном, застывшем мире, где не было и не могло быть места ни для чего живого.
Почувствовав, как даже сквозь доху мороз начинает добираться до спины, взмокшей во время непростого подъема, Марсал приподнялся, опершись на локоть. Ничто не изменилось в мире с тех пор, как он примерно час назад спустился в лаз снежного червя. И все же он знал, что где-то неподалеку находится новичок – испуганный до смерти человек, который не помнит, кто он и каким образом очутился в этом холодном, неприветливом мире белого безмолвия.
Алексей Калугин
Снежная слепота
– Что такое жизнь?
– Ты меня об этом спрашиваешь?
– Можно подумать, здесь есть кто-то еще.
– Ты не хуже меня знаешь ответ.
– Мне любопытно, что именно ты думаешь по этому поводу.
– Тебе это тоже известно.
– И все же…
– Это очень скучно, брат.
Из разговора двух мертвецов
Вокруг, куда ни кинь взгляд, простиралась бескрайняя белая пустыня. И только на западе, у самого горизонта, присмотревшись, можно было заметить невысокую горную гряду, похожую на становой хребет какого-то заледеневшего монстра.
День выдался погожий, во всяком случае, в первой своей трети. На небе не было ни облачка, и лучи маленького желто-коричневого солнца, скользя по ровному снежному покрывалу, вспыхивали на его поверхности мириадами ослепительно ярких искорок. Выглядело все это сказочно красиво. Но любоваться волшебным блеском крошечных льдинок мог лишь человек, незнакомый с коварством снегов. Бедолагу, не позаботившегося о том, чтобы в ясный солнечный день защитить глаза, ожидало болезненное и долго не проходящее воспаление роговицы, или, говоря иначе, снежная слепота.
Марсал был давно уже не новичок. По календарю старого Бисауна он прожил в здешних краях год и семь пятидневок. Дольше, если не считать самого Бисауна, протянул только Татаун. Но полгода назад Татаун отправился собирать красницу, да так и сгинул без следа. Поскольку в то время «снежных волков» поблизости не было, старый Бисаун пришел к выводу, что Татаун либо по неосторожности заблудился в ходах, прорытых снежными червями, либо намеренно отправился в один из новых лазов, рассчитывая добыть немного свежего мяса из тех запасов, что делает снежный червь, замуровывая недоеденную добычу в стены своего ледяного логова. Если так, то Татаун сам превратился в обед. И хорошо еще, если червь съел его сразу, а не оставил про запас. Прежде чем зарыть свою добычу в ледяную стенку, снежный червь покрывает ее липкой слизью, которая защищает еще живое существо от резкого переохлаждения. Сам Татаун говорил, что жертва, покрытая слизью и замурованная, может оставаться живой в течение пятидневки, а то и дольше, и лишь толстая корка льда, сковывающая тело, не позволяет ей вырваться на свободу.
Осмотрев окрестности через узкую щелку, прорезанную в полоске черного пластика, и не заметив поблизости ни одного выхода из лаза снежного червя, Марсал надвинул на глаза старенькие солнцезащитные очки с треснутым левым стеклом и, поправив на плечах лямки полупустого мешка, зашагал дальше, по направлению к берегу Замерзшего моря, оставляя за собой большие узорчатые следы плетеных снегоступов.
Обычно для того, чтобы обнаружить лаз снежного червя, достаточно было отойти всего на пару километров от хибары старого Бисауна. Но сегодня Марсал шел уже около получаса и все еще не встретил ни одного выхода. Ночью температура не опускалась ниже семидесяти градусов, следовательно, червям не было нужды зарываться глубоко в снег. Выходит, Марсалу сегодня просто чертовски не везло.
Марсал не любил, когда день начинался неудачно. Татаун в бытность свою говаривал: «Если в первую треть дня промочишь ноги, к исходу третьей непременно останешься без пальцев». И в этом Марсал был с ним согласен.
Когда Марсал вышел из хибары, на улице, если верить показаниям спиртового термометра старого Бисауна, было тридцать два градуса мороза. Однако, разгоряченный быстрой ходьбой, он не чувствовал холода и даже скинул капюшон старенькой, изрядно поношенной дохи на искусственном меху. На голове у него осталась только круглая шапка тоже из искусственного меха с широкими опущенными отворотами и двумя клапанами на липучках, прикрывающими нижнюю часть лица. Холода Марсал не боялся. В отличие от многих новичков, он с первого же дня, как оказался в снегах, мог определить, когда необходимо начать интенсивно согревать ту или иную часть тела, чтобы не получить обморожения.
Повернув на юго-восток, к берегу Замерзшего моря, где черви встречались чаще, Марсал решил, что сделает еще двести шагов и, если не обнаружит выход из лаза, повернет назад. Искушать судьбу без надобности мог лишь полный болван, к каковым Марсал себя не причислял. «Снежных волков» пока не стоило опасаться – они появлялись не раньше середины второй трети дня. Но зато, двигаясь по свежевыпавшему снегу, не успевшему покрыться прочной коркой наста, можно запросто угодить в ловушку снежного червя. В конце концов, день можно жить и без красницы, если, конечно, не обращать внимания на нудный бубнеж старого Бисауна, который снова начнет твердить о том, что они не обновляли закваску более года и она уже не является полноценной пищей.
А чья, спрашивается, в том вина?.. Если бы они успели подобрать хоть одного новичка, прежде чем до него доберутся «снежные волки», то была бы у них и свежая закваска, и новая доха, и снегоступы новые, и много чего еще было бы… Было бы… Если бы ему, Марсалу, не приходилось сутки напролет носиться по снегу, выискивая пищу для старика и двух женщин, то он уж непременно исхитрился бы перехватить у «снежных волков» новичка. Марсал даже знал, что нужно для этого сделать: одеться потеплее да засесть на крыше хибары, высматривая, не блеснет ли где на снегу вспышка, извещающая о прибытии. А затем, надев на ноги снегоступы, бежать скорее к тому месту. Только так и можно опередить «снежных волков», у которых, как доподлинно известно Марсалу, действует система постоянного слежения за прибытием новичков. Да и снегоступы у них новенькие, не то что у Марсала: сколько ни ремонтируй это старье, все равно прутья торчат во все стороны…
Пройдя намеченное расстояние, Марсал остановился, сдвинул солнцезащитные очки на лоб и, приложив к глазам полоску пластика с прорезью, посмотрел вокруг. На этот раз удача улыбнулась ему – метрах в ста от себя он увидел выход из лаза снежного червя.
Для того чтобы заметить такой выход, требовался наметанный глаз. Марсал немало походил в паре с Татауном, прежде чем научился сам определять, где снег просто наметен ветром, а где он лег валом, выброшенный снежным червем.
Однако обнаружить лаз – только половина дела. Надо еще и подойти к нему с правильной стороны, чтобы самому не оказаться в западне. Если провалишься, не успев закрепить наверху веревку, то без посторонней помощи на поверхность уже не выбраться. Марсал, правда, слышал от Татауна историю о том, как кому-то удалось сделать это, вырубив ножом во льду ступени. Но похоже было, что и сам Татаун в нее не очень-то верил. Чтобы ножом рубить ступени, нужна надежная точка опоры. А на что можно опереться в ледяной трубе, почти отвесно уходящей вниз на десять, а то и пятнадцать метров?
Пройдя половину пути до выхода из лаза снежного червя, Марсал выдернул из-за спины тонкий стальной прут – единственное добротное оружие, которое им с Бисауном до сих пор удавалось утаить от «снежных волков». Теперь он двигался вперед медленно и осторожно, то и дело останавливаясь и проверяя концом прута плотность снежного покрова. Когда ему казалось, что снег под ногами становится более плотным, Марсал делал три-четыре шага в сторону, после чего вновь продолжал двигаться в намеченном направлении.
Наконец ему удалось нащупать концом прута край воронки, которую пробил снежный червь для того, чтобы, выглянув на поверхность, глотнуть свежего воздуха.
Татаун, учивший Марсала выслеживать снежных червей, говорил, что одного вдоха червю хватает, чтобы на двадцать–двадцать пять минут уйти под плотный слой слежавшегося снега. А когда начинается метель, червь кольцом сворачивается под снегом и может пролежать так, в полной неподвижности, затаив дыхание, около часа. В этом состоянии, если опять-таки верить словам Татауна, снежный червь не реагирует даже на появление в своем логове чужака. Впрочем, что бы там ни рассказывал Татаун, сам он был не настолько глуп, чтобы попытаться проверить это на собственном опыте. Он, случалось, заговаривал об охоте на снежного червя, утверждая, что двое взрослых мужчин, используя необходимое оружие и инструменты, если повезет, имеют шанс справиться с небольшим снежным червем. Но теперь, после того, как Татаун пропал, об этом можно забыть. Тем более что в последний свой налет на хибару старого Бисауна «снежные волки» отыскали тайник Татауна и забрали спрятанные в нем крючья, два больших тесака и, что самое главное, бухту тонкого, чрезвычайно прочного стального провода в пластиковой оплетке, что позволяло пользоваться им на холоде без перчаток, не боясь обморозить руки.
Сняв снегоступы, Марсал лег на живот и, протянув вперед руку с прутом, начал прощупывать снег. Вскоре он нашел уплотнение, которое непременно образуется на краю выхода, когда снежный червь высовывает из лаза головную часть своего огромного туловища, чтобы сделать глоток воздуха. Упершись руками, Марсал переместился вперед еще на полметра и снова ткнул прутом. Теперь стальной прут легко, не встретив никакого сопротивления, ушел под снег. Марсал подвигал прутом из стороны в сторону, и все, что намело за ночь поверх входа в лаз, осыпалось вниз. Марсал сел на краю воронки, свесив ноги, и скинул со спины мешок. Теперь ему нужны были не плетеные снегоступы, а металлические кошки, без которых нечего и соваться в лаз снежного червя. Во время движения червь не разрывал снег, а плотно утрамбовывал его. При этом снег еще и частично плавился, после чего внутренние поверхности лаза покрывались толстой коркой блестящего словно стекло, но несравнимо более прочного льда.
